Так не заметив суши и миновав пролив между Кубой и Флоридой, мы вышли в Атлантический океан.

21 февраля поднялся ветер. Тропическая жара разом спала, и нам пришлось надеть на себя все, что у нас имелось, а это было немного. В Мехико лишь в период дождей люди одевают легкие водонепроницаемые плащи, более теплую одежду вряд ли кто носит.

Капитан распорядился срочно разобрать бассейн. Правда, во временное убежище моих товарищей, расположенное в носовой части, через высокие борта долетали лишь незначительные брызги.

Ночью я несколько раз просыпался от усилившейся качки. Утром, придерживаясь за стены, мне с трудом удалось пройти по коридору до офицерской столовой. Там никого не было. После того как я принялся за завтрак, пришла взволнованная Лотта, жена Янка.

— Ах, — сказала она, — Вальтеру так плохо! У него буквально выворачивает желудок наружу.

— Где он?

— Лежит на полу в нашей каюте.

— А как чувствуют себя остальные?

— Все больны, кроме меня. Капитан приказал перевести всех вниз из спальной палаты в носовом отсеке. Вот они там сейчас и мучаются.

— А как ты себя чувствуешь, Лотта?

— Как ни странно, нормально.

Я чувствовал себя тоже нормально. Бывая в различных морских путешествиях, я знал, что морская болезнь меня не берет. Более того, при сильной качке у меня появлялся отменный аппетит.

После завтрака я поднялся на капитанский мостик. Хотя я крепко держался за что только можно, я несколько раз ударялся о стены.

Капитан, который, по-видимому, всю ночь провел наверху, сказал мне:

— Сила ветра — 12 баллов; это ураган. Просто не представляю, куда разместить ваших товарищей, которые спали в носовой части. Оставаться там никому нельзя. Это опасно для жизни.

Через стеклянные окна капитанского мостика я увидел, как наше судно провалилось в ложбину между двух волн и как затем на нас обрушился мощный вал. Ударившись о борт носовой части, водные массы высоким фонтаном взметнулись наверх и бурным потоком устремились мимо жилого отсека, в котором еще вчера находились мои товарищи. Каждый, кто осмелился бы сейчас проникнуть туда, неминуемо попал бы в водоворот и был бы снесен в море. Однако здесь наверху все шло относительно спокойно.

Мне стадо вдруг стыдно за то, что я нахожусь в надежном укрытии и любуюсь разбушевавшейся стихией, в то время как мои товарищи испытывают невероятные страдания. Вернувшись в теплую каюту, я принялся читать какой-то русский морской роман, который обнаружил в библиотеке капитана. Затем я сделал некоторые записи, не имевшие ничего общего с ураганом.

Ночью я проснулся оттого, что капитан включил свет. По-видимому, он все время находился на капитанском мостике и теперь решил поспать.

Заметив, что я не сплю, он сказал:

— Вы что-нибудь слышите?

— Да, шум машин ослаб.

— Мы вынуждены сбавить ход.

Бортовая качка доходила уже до тридцати градусов.

— Однако, — добавил он, желая, по-видимому, меня успокоить, — подобные штормы в этой части океана никогда не бывают слишком продолжительными.

Наутро капитан вызвал к себе офицеров и попросил их немного уплотниться, чтобы освободить несколько кают для моих товарищей, которые страшно мучались и располагались где попало, некоторые даже лежали на полу. Он сделал это в вежливой форме, и все тотчас откликнулись на его просьбу.

Спустя некоторое время я проходил мимо открытой двери радиорубки. Радист попросил меня зайти.

— Я только что связывался с другими судами, которые следуют по этому же курсу неподалеку от нас, — сказал он. — Они меньше нашего шестнадцатитонного рефрижератора и поэтому вынуждены почти застопорить ход.

За обедом нас, нескольких пассажиров, пригласили на празднование Дня Советской Армии. Мы пошли туда вместе с Лоттой Янка, которая тоже понимала немного по-русски.

После непродолжительных речей заиграла музыка и начались танцы. На судне находилось довольно много женского персонала. Мне казалось, что танцевать при столь сильной качке совершенно невозможно, однако я убедился, что матросы проделывают это с большой ловкостью. Мне тоже захотелось попробовать, и я, насколько это было возможно, отвесил поклон судовой поварихе. Оказалось, что танцевать, приноравливаясь к довольно равномерной качке, весьма забавно.

Поздно вечером мы, эмигранты, то есть те из нас, кто еще или уже стоял на ногах, тоже решили отпраздновать День Советской Армии. Мы пригласили в офицерскую столовую помощника капитана, судового врача и радиста. Поначалу, правда, у нас возникли немалые трудности с языком, но потом кому-то пришла мысль спеть революционные песни. Все поддержали ее. Мы пели русские, немецкие, французские и другие популярные песни, в том числе, конечно, и итальянскую «Бандьера росса».

На следующий день капитан сказал мне:

— Ночью было 11 баллов. Сейчас 12. Больше здесь не бывает.

Наконец погода улучшилась и мои многострадальные товарищи снова стали появляться к обеду.

2 марта, однако, ветер опять усилился до 7 баллов. На этот раз он дул нам навстречу. Началась килевая качка, и нам пришлось сбавить ход с 15 до 6 миль в час.

Вечером погода, казалось, улучшилась, однако волны достигали все еще значительной высоты, затем шторм разыгрался с новой силой. Так продолжалось в последующие два дня. Капитан, покачав головой, сказал мне:

— Четвертый день штормит и, когда это кончится, неизвестно. Сейчас мы идем со скоростью 9 миль в час. С других судов радируют, что они делают от 2 до 4 миль.

Ночью с полки капитанской библиотеки на меня упала книга. Чтобы не свалиться с дивана, я крепко прижался к его спинке.

Днем мы узнали, что Балтийское море покрылось льдом. Северо-Балтийский канал был закрыт, пролив Скагеррак, Ростокский порт — тоже.

7 марта капитан попросил меня сообщить остальным товарищам, что ему дано указание идти вокруг Северного мыса в Мурманск. Этот порт, хотя он находился в арктической зоне, был свободен от льда.

Теперь мы уже плыли недалеко от Франции. Седьмого марта море наконец стало спокойнее. После завтрака я поднялся на капитанский мостик. Слева был виден английский берег и порт Дувр, мимо которого мы двигались дальше на восток. К полудню мы повернули на север и взяли курс между Англией и Норвегией к Северному мысу.

На следующий день, 8 марта, наш курс менялся подозрительно часто. Когда я спросил о причине, мне ответили:

— Здесь все еще существует опасность наскочить на мины, оставшиеся после войны. И это несмотря на то, что она кончилась уже почти два года тому назад.

Во второй половине дня теперь рано темнело, и я видел, как на горизонте вздымаются в небо белые лучи, Они