словарик, листаемый круглые сутки.
Полон сыпучий подзол муравьиного риса,
в синих канавах истошно цветут незабудки.
Копья пионов в кропящее небо воздеты,
чуть пламенея от ласки вчерашнего снега.
Дивный Садовник, настигло меня твоё лето —
в тысячный раз только жарче любовная нега.
Нюхом пчелиным ведома, влипаю корыстно
в гроздья фонем, в корневые словесные гнёзда —
астра, астильба, лимонник, лилейник, алиссум —
сладким ознобом ещё надышаться не поздно.
Тут бы остаться — в единственном времени года,
травник и словник под нёбом блаженно катая,
не воскресать, когда скована снегом природа,
не умирать, когда осень стоит золотая.
Корнем врастает в Аид узкоглазая ива,
тёмное время впивает в смиренье жестоком —
Добрый Садовник, ответь своим чадам пугливым
нежно-зелёным, холодным твоим кровотоком.
2002
* * *
Тронулась в рост грядок сухая наука,
магии летней бедный стыдится
рассудок —
иноприродны хищные зонтики лука,
инопланетна синяя кровь незабудок.
Братья зелёные, звёздные человечки,
асы секретных миссий — да вы повсюду!
Мятой шибает, как из походной аптечки,
па’сти больничной, лопнувшего сосуда.
Рухнуть, припасть, плакать в чужие лица,
боль выдыхать из лёгких,
как символ веры —
так и уснуть, сжимая листок мелиссы,
облаком сна утекая в иные сферы.
Катит поток, не разбирая дороги,
возле бутонов воронками завиваясь,
плещет в края, гомонит, обжигает ноги —
всё для того, чтобы жизнь проросла,
как завязь
сквозь силовые поля, толщи, сгущенья,
массы,
грянув победу, что было всегда присуще
маминой жизни — невидимому каркасу,
крепко хранящему дачные наши кущи.
2002
* * *
Воронёным когтём, дымящимся стеклорезом
вспорот сон мой предутренний — охранительное стекло.
Там и жди меня, мама, — за Дантовым мёртвым лесом.
Рассвело…
Из-под полуприкрытых век
посторонним взглядом — чужедальним, неразогретым —
слежу, как день наливается чёрным светом
и в открытую форточку чёрный влетает снег.
Где’ уж больше — досыта наигрались в дочки —
матери, в любовь и ненависть. Отходит наркоз игры
на краю затягивающей дыры —
выбываем поодиночке.
Он встречает тебя — твой сын, переплывший время.
Всё печалилась — как там? И весточки не пришлют…
Всё в порядке, мама — на десантной его эмблеме
крылья ангелов поддерживают парашют,
обрывающийся с небес…
Но покуда со мной остаются мои живые,
влага жизни уходит в отростки прикорневые —
рахитичный, весёлый, густо шумящий лес,
бестолково охватывающий кольцом
последний клочок ледяной безнадёжной глади,
где стоим, растерянно в небо глядя,
мы с отцом.
2002
* * *
Разве я умею плакать?
Это кровь во мне стучит.
Жизни розовая мякоть
перезрела и горчит.
Начиналось райской кущей —
но изношены давно
полдень жгущий, мак цветущий,
золотое полотно.
Оброни меня, Господь,
в пустоту меж временами,
где сухими семенами
веет маковая плоть.
2002