Данница

Глава 1

— Дорогой мой, на чем держится Мир?

— Мой дорогой, Мир держится на магии.

Из разговора двух умных магов

Ивка

Я не люблю свой город, будто в злую насмешку названный Милоградом. А за что его любить, скажите на милость? Полгода хмурое небо и дожди, слякоть непролазная, когда на улицу без сапог не выйти. Полгода беспощадно палящее солнце, выжигающее все вокруг, так что пересыхают водоемы и приходится экономить воду. И целый год: ветер, ветер, ветер. Скрипящий песком на зубах, завывающий в печной трубе, одинаково гнущий к земле чахлые деревца и человеческие фигуры.

Ряды кособоких домов, похожих как братья-близнецы, и из всех развлечений: одна убогая ярмарка с выгоревшими добела шатрами купцов и труппа бродячих актеров с лысым от старости медведем со ржавым кольцом в носу.

И люди под стать: блеклые, хмурые, смирившиеся. Как будто самое хорошее в жизни у них выдуло ветрами и прибило бесконечным дождем.

А хуже всего гложет то, что привязана я к своему Милограду навечно и беспросветно. И нет у меня никакой возможности увидеть столицу и королевский дворец с золотой башней, или море без конца и края, или луга, усеянные алыми маками, из каждой чашечки которых выглядывает чуть пьяная от нектара цветочная фея.

Никакой возможности, если не…

Руки ломит от ледяной воды. Кидаю отжатую простыню на край корыта, дышу на покрасневшие, потрескавшиеся пальцы. Стиральная доска падает на пол, кот Дармоед поднимается с лавки и бесшумно исчезает за дверью — от греха подальше.

У нас зима, дожди, воды хоть отбавляй. Поэтому я стираю часто и помногу. Ма Уллика подрядила меня прачкой сразу в три дома: ювелира, цирюльника и мага-чеканника. И вот что я вам скажу: эти состоятельные горожане слишком часто меняют постельное белье! А жена цирюльника — еще и нижние юбки из толстого холста, на которых платье сидит колоколом, но которые так трудно стирать и гладить. А все потому, что пока цирюльник бреет господина Бургомистра, его жена с Начальником Стражи… Сами понимаете, какие нравы у нас в Милограде!

Так вот, стирать у нас в доме кроме меня некому. Ма Улликe не по силам, у нее больная спина. Ма Оница — кружевница, ей руки беречь надо. А десятилетняя Верика еще совсем малявка. И потом, Ма Оница уже начала учить ее своему ремеслу. Пока без особого толку. Верике больше нравится сидеть на крыльце глухого дядьки Тара, утирая ладонью вечно сопливый нос, и рассказывать соседским недорослям сказки собственного сочинения: про летающие башни, благородных рыцарей и говорящих драконов. И, кстати, рассказывает она здорово. Вечером, после работы, даже взрослые останавливаются послушать. Иногда Верика даже умудряется заработать медяк-другой на своих историях.

Меня Ма тоже пыталась учить рукодельничать, но быстро бросила эту затею. Мои большущие красные руки, ни дать ни взять клешни вареного семихвостого рака, пришиты не тем местом и не способны на тонкую работу.

Но, вообще, я девка справная. И готовить умею, и хлеба печь, и огород поднимать, что при нашей погоде совсем не просто. Свекле и картошке проще сгнить в мокрой земле, чем вырасти до съедобного состояния.

Поэтому Ма и не торопятся отдать меня замуж. Хотя в дом сватью засылали уже несколько раз. И совсем даже не о последних парнях шла речь. Один, Жолт, мне даже нравится. Мы с ним на посиделках очень здорово вместе поем самые задушевные песни. А еще он смеется заразительно и, в отличие от меня, грамоту знает. От работы не отлынивает, ясное дело. Если бы я задумки другой в себе не держала…

Что теперь со мной Ма сделают — лучше не думать. Хотя, если по уму, мое решение будет только на пользу семье. С тех пор как у Па испортилось зрение, у него много меньше стало заказов на чеканки. И Ма с трудом сводят концы с концами.

А я здесь больше не могу. Мне каждую ночь снится, как скрипит сахарно-белый снег под сапогами, шагают королевские гвардейцы, и качаются на воде огромные парусные корабли. А утром потом такая тоска накатывает. Так и с ума сойти недолго.

— Из города, значит, выбраться хочешь? — бородатый, непривычно смуглый, черноглазый Дaнник машет корчмарю рукой.

Жители Милограда все как один с кожей светлою, глазами серыми или голубыми. И мужчины лица бреют.

Молча киваю, разглаживая оборки на переднике. Дaнник — пожилой, ровесник Па, наверное. Лет тридцать пять ему, а может, больше.

Губы у меня пересохли, щеки горят, руки плохо слушаются.

Молоденькая девчонка, судя по всему, дочка хозяина, ставит на стол две кружки пива, зыркает любопытным глазом на меня и моего собеседника. Вот убила бы!

Я никогда раньше не была в корчме, не пила спиртного и не разговаривала с незнакомыми мужчинами.

Храбро глотаю пенную, резко пахнущую темную жидкость, лицо непроизвольно морщится. Ну и гадость. Черноглазый Дaнник улыбается. Морщинки-трещинки разбегаются вокруг глаз. Но вроде по-доброму улыбается, без брезгливости или превосходства. А иначе я бы ему это пиво в морду… Нет, не посмела бы.

Дaнник берет горячими пальцами меня за подбородок, поднимает опущенную голову, смотрит в глаза.

— Как-то не по-людски все это у вас, — то ли спрашивает, то ли утверждает он.

— Ну пожалуйста! Что вам стоит! — по-моему, я сейчас разревусь. Вдруг ясно понимаю, что еще раз мне уже не собраться с духом. Не утащить втихомолку из сундука нарядное платье, не красться задворками, замирая от каждого шороха, к самой дальней от дома корчме, не выяснять у хозяина, где сидят заезжие купцы без красной ленты на воротнике камзола и, главное, не спрашивать как можно тише, отчаянно при этом труся: «Можно сесть рядом с тобой, Дaнник?»

И все вокруг прекрасно понимают, что это значит.

— Просишь, значит… Не по-людски все это в вашем городе. Не по-людски…

А что у нас по-людски? — вскидываю на дядьку глаза, из которых сейчас брызнут слезы.

Дaнник откидывается на спинку стула, складывает на груди руки и долго, задумчиво меня разглядывает. Чего на меня глазеть, не жену ведь выбирает! Все у меня на месте. Как у любой девки.

— Ну, раз решила… — Дaнник поднимается, кидает на стол две монетки и ступает на противно скрипящую лестницу на второй этаж.

И все в корчме слышат этот скрип. И все, наверное, глядят в мою сторону.

Широкая кровать покрыта ярко-красным атласным одеялом. Не могу отвести от него глаз. Стою посреди комнаты, сложив руки под передником, и не знаю, что делать дальше.

Я умею затопить печь, сварить суп, даже дров нарубить…

Ничего-то я не умею, оказывается.

Дaнник подходит совсем близко. Теперь я