был весьма культурным человеком. В двадцатом веке вполне возможно быть одновременно первоклассным убийцей и все же считаться культурным человеком… Мистер Карстерс имел блестящее воспитание и утонченный вкус. Он ежедневно принимал душ, дважды в год посещал дантиста и никогда не зазывал к себе девушек моложе двадцати одного года, вне зависимости от степени их красоты, голода или похотливости. Он никогда не обращался со своими предложениями к чужим женам или к слишком болтливым женщинам, а также и к тем, кто имел предрасположенность к спиртному или к истерикам, и сии правила исключали из его круга общения примерно девяносто один процент женского населения в местах его обитания.

Все это упрощало и облегчало ему жизнь. Вечером двадцать восьмого мая ему нанесла визит прекрасная леди, блондинка-балерина шведского происхождения — гордая, богатая дама с огромными голубыми глазами и упруго-стальным телом профессиональной танцовщицы. Она познакомилась с Карстерсом на роскошном банкете в Рио-де-Жанейро в феврале и сразу же решила, что ей необходимо взглянуть на его коллекцию старинного оружия. И вот теперь, по прошествии трех месяцев, ощущая в своем желудке приятное тепло от двух бокалов восхитительного мартини, она предвкушала ночь, полную очарования и надежд.

Было пять минут девятого. Она уже осмотрела двадцать шесть редчайших старинных пистолетов филигранной работы, один из шести существующих в мире «куксонов» — кремневое ружье, сделанное Глассом в Лондоне в 1775 году, «баттанзани» 1700 года с серебряной инкрустацией и даже германский мушкет 1500 года, каждый из которых представлял музейную ценность. Был у него и испанский кремневый мигелет с коротким стволом дудочкой, и шарлевильская модель 1777 года французского армейского пистолета, и даже длинноствольный «харпер ферри» 1806 года калибра 0,54. Было также несколько непотребных на вид маленьких «дерринджеров» и обрезов, которыми пользовались в прошлом веке промышлявшие на Миссисипи шулера. Он знал историю каждою экспоната своей коллекции и увлеченно рассказывал все эти истории, уснащая свой рассказ любопытными подробностями, прибаутками и жестикуляцией, которой позавидовал бы любой сенатор с Юга.

— А вот это — гордость моей коллекции, — заявил миллионер с неотразимой улыбкой, указывая на видавший виды старенький шестизарядник калибра 0,44 в застекленной витрине.

— Прошу прощения, мистер Карстерс. — В дверях появился высокий лысеющий дворецкий. Второй наиболее выгодный жених Соединенных Штатов Америки лучезарно улыбнулся, полагая, что в любом случае ничто не сможет нарушить его заманчивых планов на этот вечер.

— Прошу прощения, сэр, за вторжение, — в замешательстве продолжал обычно хладнокровный прислужник, — но вам только что передали весьма необычное сообщение по телефону. Звонивший уверял, что речь идет о жизни и смерти.

Карстерс, точно добродушный тигр, довольно ухмыльнулся и в один присест осушил свой бокал. Шведская танцовщица поняла, что хозяин дома заинтригован.

— И в чем же суть сообщения, Родмен? — спросил коллекционер оружия.

Ливрейный лакей вздохнул, покачав головой, вытащил из кармана клочок бумаги и вперил в него взгляд.

— Может быть, это розыгрыш, сэр, в таком случае я прошу прощения. Если я правильно понял, то вот что вам передали. Цитирую: «Дядя Чарльз потерял авторучку. Приезжай на ферму. Четверг. В девятнадцать ноль-ноль. Условия: черное». Конец цитаты. Я спросил, кто звонит, — предваряя вопрос хозяина, поспешил добавить слуга, — и вам просили передать, что звонила Мария Антуанетта.

— Но звонил мужчина, — заявил Карстерс.

Он не спрашивал. Он и так знал.

— Да, мужчина. Это что, какая-то игра, сэр? — спросил озадаченный дворецкий.

— Ну, в общем, да, — задумчиво произнес коллекционер оружия. — Хотя вряд ли многие согласились бы со мной. Причем многие из тех, кто согласился бы, уже мертвы.

Балерина заморгала, не понимая, что это все значит. Карстерс подошел к бару и смешал еще две порции великолепного мартини. Он поставил серебряный шейкер, замер на мгновение, о чем-то размышляя, и улыбнулся:

— Дядя Чарльз потерял свою авторучку. Так, так, так, — произнес он, не обращаясь ни к кому конкретно, и, взяв бокалы, направился к красивой блондинке.

— Пи-Ти, Пи-Ти, что это такое? — спросила она.

Коллекционер, обнажив великолепные зубы, одарил ее своей знаменитой улыбкой, которая не раз появлялась на обложке журналов «Лайф», «Эсквайр» и «Пари-матч», и потом обезоруживающе пожал своими изумительными плечами.

— Как было сказано, речь идет о жизни и смерти, дорогая, — ответил он. — Вот и все — и ничего более.

Он сделал три шага к стене и остановился.

Миллионер произнес: «Спасибо, Родмен». Дворецкий в ту же секунду удалился, а Карстерс подумал, что стоит достать металлический зеленый чемодан. Она все равно не догадается, что там, рассудил он, и поэтому нажал на деревянную панель обшивки стены. И вдруг — как в старых боевиках — стена отъехала вглубь. Он запустил руку в образовавшийся проем и достал запыленный металлический чемодан зеленого цвета. Гостья не спускала с него глаз.

— Позвольте вам объяснить, — сказал Карстерс, глядя на нее тем странным своим взглядом, в котором соединялись угрюмость и озорство. — У меня нет никакого дяди Чарльза, но меня весьма беспокоит судьба его авторучки. Я-то думал, что она давно потеряна, и безвозвратно, но вот старушка Мария Антуанетта нашла ее. Поэтому мне необходимо завтра же уехать.

— Но вы дали мне обещание прийти завтра на мое вечернее выступление, — запротестовала гостья.

Теперь требовалось срочно уладить возникшую неувязочку, но это ему не составит труда, ибо если и были на свете три вещи, с которыми у П. Т. Карстерса никогда не возникало затруднений, то две из них имели самое непосредственное отношение к женщинам. И сейчас он точно знал, что надо делать.

— Мне очень жаль, дорогая, — очень убедительно сказал он, наклонился к ней и поцеловал. Потом взглянул в ее сияющие глаза и покачал головой в знак нескрываемого огорчения. Эта добрая душевная женщина не играла с ним, в ней не было ни грана фальши, но была какая-то неукротимая звериная страстность, столь же безошибочно угадываемая в ней, сколь и манящая. Он снова ее поцеловал, теперь продолжительнее, потом крепче обнял ее и нежно приласкал. Она подалась к нему и стала медленно тереться о его бедро. Глаза у нее были широко раскрыты и оставались такими на протяжении последующих восьмидесяти минут, в течение которых они занимались любовью. Они покинули постель лишь в десять вечера и, покончив с бренди, в первом часу