Мабуля Мини, браня Полли, раздела Панчика, обтерла водкой, дала хлебнуть горячего чаю с вином. Достав из заветного уголка гардероба белье, штаны и курточку сына той поры, когда он поступил в младший класс морского корпуса, она нарядила во все это Макарова, пока его штатские доспехи сушились в кухне над плитой.
— Нуте-с, кадет, — стал спрашивать Панчика адмирал, — докладывай, что в море. Далеко ли ушли, как возвращались?..
Панчик, согретый чаем, начал повествование о своем первом выходе в море, а Полли, кутаясь во фланелевый халатик, прихлебывала чай из стакана, доливая его вином, и вносила, к великой досаде Панчика, поправки в его рассказ. Поправки эти расходились с истиной.
— Нуте-с, далеко ли вы ушли в море? — спрашивал адмирал.
— Далеко-далеко! Берегов не видать. Одни волны. До неба. Страсть! — говорил, взмахивая руками, Панчик.
— Мы в море не выходили, — поправила Полли. — только прошли лоцию. И на створе Суворовской часовни у Кинбурна я сделала поворот.
— Мы сделали поворот. — поправил, в свою очередь. Панчик, — я пошли назад.
— Конечно, ты повернула через фордевинд? — с непонятным Паичику упреком спросил адмирал, обращаясь к Полли.
Обиженный этим, Панчик поторопился ответить, не дав Полли открыть рот:
— Через его, само собой!
Усмехаясь, адмирал обратился к Панчику:
— А как бы следовало повернуть? Через фордевинд опасно, ветер свежий. Вы шли бейдевиндом. Вас могло положить. Как проще и лучше повернуть?
Полли наклонилась к уху Панчика и подсказала. Он храбро повторил подсказ:
— Оверкиль.
И дедушка, п Полли, и мабуля Минн улыбнулись. Адмирал погрозил девушке пальцем и сказал строго:
— Когда одна, можешь делать повороты, какие хочешь. А рисковать жизнью, нуте-с. ребенка — это…
— Она меня все шпыняла, дедушка: то на левый край садись, то на правый… Меня всего залило… Я не стану рассказывать. Пускай сама она расскажет…
Полли поправляла Панчика лениво, думая о чем-то своем:
— Не край, а борт. За тем я тебя, чушка, и на шлюпку взяла, чтобы балластину не ворочать. Понял или нет, чугунная башка? Фордевинд опасней оверштага? Вздор! Зато веселее… А оверкиль — это вверх дном" пойми, скотинка, раз навсегда.
Обиженный Панчик надулся. Напрасно дедушка Бутаков старался развлечь его. объясняя, что такое повороты "фордевинд" и "оверштаг".
— Наверно, моя одёжа просохла. Меня и дома, поди, уж хватились. Я пойду переоденусь, да и до хаты пора…
— Очень нужен ты дома! — говорила Полли. — "Высохла"! Хорошо знаешь, что не высохла, "Переоденусь"! А сам думает: "Подарит мне мабуля кадетскую форму?" Дома ахнут: пришел кадет морского корпуса!
— И подарю, когда подрастет, — грустно улыбаясь, говорила мабуля Мини. — Теперь на нем все мешком. Гриша в девять лет был маленький, а ты вой какой. Скоро вырастешь. Когда тебе поступать в корпус, я и подарю.
— Как это он в корпус поступит, боцманский сын? — прищурясь, надменно кинула Полли.
— И поступлю! Я не боцманский сын. а благородный. А тебе завидно? Бабов в корпус не принимают. А я поступлю!.. А с тобой я больше не знаком. И в море больше — проси, не проси — с тобой не пойду. Покукуй одна! Поворачивай чушку сама. "Садись на левый борт, на правый…" Делай там этот самый… как его…
— Фордевинд, — подсказал Бутаков. — Оверштаг, оверкиль!
— Вот! Оверкиль! Нашлась какая!
— Молчи, скотинка, — устало говорила Полли. — А кадетом тебе не быть.
— Буду, буду! Тебе назло буду. А тебя на "Владимира" взяли? Что?
— Дети, не ссорьтесь! — тихо говорила мабуля. — А ты, Панчик, с Полли под парусами больше не ходи — она кадет отчаянный…
Когда платье Панчика просохло, он. переодеваясь в свое, со вздохом подумал:
"Как это она догадалась, чего я хотел?.. А как бы хорошо притти домой кадетом! Прелестно!"
— Прощай, Панчик, — тихо сказала Полли. когда он уходил.
Панчик отвернулся и ничего не ответил…
Три дня после ссоры с Полли Панчик не просился к Бутаковым, чему удивилась мать. Норд-ост все крепчал, а на четвертый день пошел мокрый снег. Зима решила взять свое, как море ни дышало на берег материнской лаской.
Панчик что-то мастерил от скуки на дворе, когда собаки со всех концов* подняли лай. По улице бежал народ в сторону лимана, тревожно переговариваясь. Панчик пустился вслед народу.
На отмели около того места, где давно-давно после купанья в соленой купели Никифор Поступаев в тальниках досказывал сказку про матроса Левона Конопатого, тянули за оба крыла длинный невод. У самого заплеса стояли Бутаковы. Подбежав к ним, Панчик испугался. Мабуля Мини, цепляясь за дедушку, смотрела в небо, словно слепая; хлопья снега падали ей на лицо и. тая, стекали потоком, быть может мешаясь со слезами. А дедушка откровенно плакал и то и дело сморкался в большой красный платок. Он смотрел на взбаламученные воды лимана. Панчик не решился тревожить стариков и отошел повыше, чтобы видеть, с чем придет сеть…
Она пришла пустой… Нет, не пустой — в мешке ее плескалось порядочно рыбы, но ее вытряхнули, не того искали.
— Надо кошками протралить! — сумрачно говорил старый неводчик" стоя в высоких, до самого паха, сапогах по колена в воде. — Нешто неводом ее возьмешь?.. Или в крайности крючковой снастью. Да где там? Она, чай, давно уже в море…
В разговорах на берегу слышно было, что с утра в пустынном лимане заметили парусную шлюпку с одним рулевым. Шлюпка с бессмысленным упрямством перечеркивала лиман поперек все в одном и том же месте. Идя к левому берегу крутым бейдевиндом, шлюпка, чуть не воткнувшись в песок, делала лихой поворот оверштаг и мчалась "на фордачка" к правому берегу. Едва не вылетая на камни, шлюпка делала поворот через фордевинд и, прыгая с волны на волну, неслась обратно. Это продолжалось час, два, три. После одного из поворотов, сделанного почему-то на самом бою волны, шлюпку положило. Ее выбросило волнами пустую на правый берег…
— Так ей и надо! — жестко сказала мать, когда Панчик, воротясь домой, припал к ней в слезах и рассказал о гибели Полли.
Самой матери некогда было сбегать на