- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (107) »
равно очень хорошо играет. «Спит гаолян, сопки покрыты мглой…» Две девчонки лет десяти принимаются вальсировать. Им, конечно, невдомёк, что это песня о войне. А вот музыкант, словно спохватившись, резко обрывает мелодию и тут же, без перехода: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось…»
Дело к вечеру, солнце — не утомленное, а словно блаженствующее, лежит на башенке высокого дома, немножко похожего на какой-то из ленинградских дворцов. На какой именно, Лида не знает, она видела их лишь на фотографиях в книгах (Митя говорил, что в отпуске они обязательно поедут… отпуск обещали в августе). Зато припоминается: эту вот башенку муж называл бельведером. Для него, для архитектора, это обычный термин. А вот ей, Лиде, всегда, когда она слышала это слово, чудилось ведро, изукрашенное с нелепой роскошью…
Лида улыбается.
Это её город. Те же улицы, те же дома, люди едут в трамвае по своим делам и военных вокруг не больше, чем обычно. Куда меньше, чем в Туле. Вон, и мальчишки, ровесники старшего племянника Васьки, заняты обычным делом: подкладывают гвозди на рельсы перед приближающимся красным вагончиком, а потом собирают с земли расплющенные кусочки металла. Любопытно, на что они пацанам? Для игры? Или поделки какие мастерить? Надо будет у Васятки выспросить…
И Первомайский сквер — точь-в-точь такой же, как в день её первой встречи с Митей. Шестнадцатого сентября тридцать восьмого. Прошло ровно три года и три дня. И снова едва заметно пробивается сквозь поблекший зелёный цвет листьев совсем не скучная, солнечная такая, желтизна. Воробьи в пыли купаются, празднуют бабье лето. А вот скамейки иначе покрашены… были синие, кажется…
И Мити в городе нет. И Варькиного Павла нет. И окна домов заклеены бумажными полосами крест-накрест. И лица прохожих как будто бы просто сосредоточенные, а на самом деле…
Прифронтовой.
* * *
Зато дома, в Гурьевском переулке — то есть в Хлебном, просто старое название привычней — все так же, как было при жизни мамы: герань на подоконниках, крахмальные покрывала на кроватях, вышитая скатерка. «Символы мещанского благополучия», — беззлобно поддевал свояченицу Митя. А если всерьёз, Варька — она в маму, хозяйка необыкновенная. Вот и сегодня: десять минут — и обед на столе. Не такой, конечно, какими потчевала до войны. Но всё ж картошка есть, и солёные огурцы… да что огурцы! пирожки — и те на столе, правда, не с мясом, а с мелко нарезанным луком. Для наголодавшейся в дороге Лиды — роскошное пиршество. — В дорогу напекла, — как бы между делом обронила Варя. — Кому в дорогу? — Нам. Лишь сейчас взгляд Лиды зацепился за бесформенный баул в углу. Из баула на удивление неряшливо свисал рукав детской вязаной кофточки. Жалостно и жутко. Помолчали обе: одной не хотелось слышать, другой — говорить. Ходики спокойно, как ни в чем не бывало, отсчитывали минуты. — Лидусь, я письмо отправляла, но оно, видать, тебя уж не застало. Я написала, чтоб ты сразу к тете Дусе… Младшая отодвинула тарелку — то ли насытилась, наконец, то ли кусок стал поперёк горла, она и сама не разобрала. Проговорила с усилием: — Получила я его. Но мне казалось, ты передумаешь. Мама всегда говорила, что дома и стены помогают. И добавила тихо-тихо, чтобы постыдная неуверенность не так была слышна: — Варь, ну зачем тебе уезжать? Орёл — центр военного округа, тут должны быть какие-то войска, правильно? Не сдадут… — Какие-то… — Варя покачала головой в такт движению маятника. Пугающе механическое движение. — Поехали с нами в Каменку, а? — Это чего, бежать, что ли? — Лиде стало и досадно, и неловко. Отвернулась к окну, дёрнула черную тяжёлую занавеску… — Закрой, закрой! — старшая сестра порывисто и суетливо отвела её руку. — Нельзя… затемнение. Перевела дух. Но испуг из глаз не ушел, Лида видела. — Станцию бомбят, и нам перепадает… Сегодня так и вовсе три воздушных тревоги было, и третьего дня… Перелыгиных помнишь? Как половина народа с депо — кто на фронт, кто с семьями в эвакуацию, так Порфирич на железку в сторожа подался. Ну вот… — Варя глубоко, со всхлипом вздохнула. — Ногу ему оторвало в бомбёжку. Это летом еще. До пункта первой помощи не довезли. И Иванниковых разбомбило, Маруся с детьми теперь у бабки в деревне. Опять посидели молча. Тиканье часов в тишине нагоняло на Лиду страх, но заговорить почему-то было ещё страшнее. Она вздрогнула, когда Варя спросила вполголоса: — Митяй-то пишет? — Пишет. Перед самым моим отъездом вот… — А от Пашки с десятого августа ни полсловечка, — Варя встала, принялась собирать посуду, качнула головой, увидев, что Лида поднимается: мол, сама управлюсь. — Мне детей сберечь. Я обещала. И, после паузы: — Чего делать-то собираешься? — К вам вот попроситься хотела, — призналась младшая. — Библиотекари-то сейчас кому нужны? — Это да, — Варя очень осторожно, беззвучно поставила тарелку на тарелку. — Да вот тебе-то — и в санитарки?.. — Думаешь, не справлюсь? — Справишься, чего там… — старшая вздохнула и закончила с нажимом: — Ежели чего… ну, случится чего, госпиталя в первый черед вывезут, я так рассуждаю. Подумала. — Лидусь, как до тётки добираться-то помнишь? — Доберусь, — Лида кивнула. И мысленно повторила: «Если что…» …Прощание с родными вышло долгое, суетливое и бестолковое. Варя трижды повторяла одно и то же: — Банка с керосином за буфетом, не перепутай, там в другой у Пашки чего-то… — и казалось, забывала собственные слова раньше, чем успевала договорить. Ещё велела картошку кушать, а дверь в погребицу получше закрывать: — Мыши вовсе страх потеряли, — и почему-то добавила: — Как война началась, так и… Потом вдруг решила, что Манечка в дороге непременно замерзнет, начала искать пуховый платок, разворошила и баул, и один из двух узлов. А Манечка ни с того ни с сего расплакалась, и все её долго утешали, и снова паковали вещи, и почему-то получалось не так ладно, как прежде. Кое-как уложили Варя устало села — почему-то на узел, а не на табурет — и поглядела на стенные часы. — Ежели что, мамкины ходики в сараюшке припрячь, да смотри, заверни как следует, чтоб не попортились, — сказала она и всхлипнула. — Вон, Пашкина фуфайка на вешалке, возьмешь тогда. Лида молча кивнула. Что тут говорить? Сколько была семья, столько и эти ходики были. — А Васька-то где? — всплеснула руками Варя. Кинулись по комнатам, выглянули во двор, Манечка, обрадовавшись нежданной игре в прятки, побежала на улицу. Вернулась сияющая:- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (107) »