Махатму Ганди она ценит больше всех на свете и что читает его биографию.

— Как вам эта книга?

— Которая? Было написано несколько его биографий.

— В Москве вышла та, что написал некий Намбудирипад.

— А, Намбудирипад, — он пренебрежительно пожал плечами, — это один из наших коммунистов.

— Так это плохая биография?

— Проблема в том, что в его книге главное — идеология, правда о Махатме занимает автора куда меньше.

Они долго обсуждали современную историю Индии. Сидели в больничных креслах, потом опять вставали и ходили. Увидев свое отражение в стеклянных дверях кухни, оба рассмеялись: Светлана с больным горлом кашляла в носовой платок, у Браджеша Сингха из ноздрей торчала вата: ему недавно удалили полипы. Светлана по советской привычке сдерживала смех и разговаривала тихо, а Сингх хохотал в голос и громко говорил по-английски.

— Вы — молодая. Наверное, в первый раз в больнице?

— В первый раз? Вовсе нет, я в детстве все время болела. Часто донимал бронхит, но главное — больное сердце. А еще я была раздражительная, меланхоличная… позже начались депрессии, страхи. Да они, собственно, есть и сейчас. Я боюсь темных комнат… но основной мой страх — невозможность находиться в помещении, где много людей.

— А как это началось? Что-то из детства?

— Думаю, да. Отец часто без причины унижал меня перед другими детьми… как-то на моем дне рождения даже стал кричать, что я никуда не гожусь и на свете мне делать нечего.

Сингх смотрел на нее с сочувствием и молчал. Светлана продолжала:

— Но я не одна такая. В нашей стране было столько несправедливости, что от нее пострадала масса людей…

— Как живется в Советском Союзе теперь, когда Сталин умер?

Светлана подумала: ясно, он не знает, кто я. Открыться ему?

Она долго рассказывала, что страна вздохнула слегка посвободнее, но свободы все еще не столько, сколько хотелось бы ей и большинству людей. Она говорила и говорила, однако ей было не по себе. Надо ли ему сказать? Как он отреагирует? — спрашивала она себя снова и снова.

Сингх поинтересовался, прекратилось ли в стране кровопролитие.

— Теперь, когда больше нет Сталина, — добавил он.

— Сталин был моим отцом.

Он не испугался. Даже не удивился. Не стал лицемерно просить прощения за бестактность, только сказал по-английски:

— Oh.

И Светлана была ему за это признательна.

Тень отца лежала на ней, преследовала повсюду. Поэтому она с благодарностью повторяла это лаконичное и многозначительное «oh».

3

За ужином они хотели сесть вместе, но руководство столовой не разрешило. Они переговаривались, сидя за разными столами, и им было все равно что многие пациенты глядят на них косо.

Но когда Браджеш провожал Светлану до ее палаты, он не выдержал и спросил:

— Вам не показалось, что люди в столовой рассматривали нас до неприличия пристально?

— Я тоже это заметила. Но только русские. Русские пациенты и обслуга.

— Что же в нас странного? — удивился индиец.

— У нас в Советском Союзе есть неписаный закон, что русские должны держаться подальше от иностранцев.

— Мы что, чумные?

— Десятилетиями нам вдалбливали в головы, что все иностранцы — шпионы. В людях это осталось. Кто общается с иностранцем, сам может оказаться шпионом, — так считает большинство русских.

Браджеш удивленно покачал головой.

Потом он позвал ее посидеть в коридоре. Когда индиец садился, из кармана его пижамы выпал исписанный лист бумаги.

— Сегодня я получил письмо от брата, — объяснил он.

Светлана увидела какие-то странные буквы.

— Это хинди?

— Да, письмо деванагари^[1].

— А как зовут вашего брата?

— Суреш. Фамилия Сингх, как у меня. А у вас есть братья и сестры?

Она улыбнулась.

— Есть… вернее, были… два брата. Яков, старший, погиб во время Второй мировой войны. Попал в плен. Когда немцы поняли, кто у них в руках, то предложили отцу обменять Якова на большого немецкого военачальника, захваченного под Сталинградом.

Светлана замолчала, задумавшись.

— И ваш отец отказался.

— Откуда вы знаете?

— Это логично. Мужчина и политик, для которого главное — сила, не может показать слабость перед всем народом. «Сталин» ведь означает, что он из стали? Надо было соответствовать имени, которое он себе придумал. И, кроме того, ни один политик не должен злоупотреблять властью и делать исключение для своего сына, пока миллионы других русских остаются в плену. Хотя по-человечески это жестокое решение, тут я согласен.

— Я так и не смогла его простить.

— Еще бы, ведь речь идет о вашем брате. Вы смотрите на вещи как сестра, а не как политик. Это так ужасно для вас, что в конце концов вам стало казаться, будто виноват отец, а не нацисты.

— Спасибо, — прошептала она.

— А ваш младший брат? — Браджеш тоже понизил голос.

— Василий? Он умер в прошлом году. Странная смерть. Надо было добиться эксгумации, чтобы выяснить причину. Но сейчас не то время.

— Он был добрый?

— Василия я тоже любила. Очень.

— Какой именно странной смертью умер ваш брат?

Светлана шепнула, придвинувшись поближе к индийцу:

— У здешних стен есть уши. Знаете, мой брат был успешным генералом. После смерти отца, то есть десять лет назад, он заявил, что Сталина убило политбюро. Тогда брата сняли с должности и посадили в тюрьму. Потом Хрущев амнистировал Василия, но он попал из огня да в полымя: его отправили не домой, а в психбольницу в Казани, далеко от Москвы. А с ним и медсестру Машу, которая должна была за ним смотреть, агента КГБ. Она его соблазнила, и они поженились, хотя Василий был женат и так и не развелся. КГБ такое проделывал, если ему это было нужно.

— Правда? Кажется невероятным, что КГБ планировал такие вещи.

— А вы не знаете историю композитора Прокофьева и его жены? Нет? Но об этом как-нибудь в другой раз. К Василию не подпускали никаких врачей, о нем «заботилась» только Маша. Она давала ему алкоголь и наркотики… а может, и яд… и постепенно по заданию КГБ спровадила его на тот свет. Девятнадцатого марта шестьдесят второго года он умер при загадочных обстоятельствах. Никакой медицинской экспертизы не было, даже врачебного заключения не написали. И мы, его близкие, так и не знаем, от чего конкретно брат умер. Вокруг его смерти масса разговоров, неправдоподобных историй, а правду нам не сказали. Маша воспользовалась правом законной жены и быстро тишком похоронила его где-то в Казани, хотя он должен лежать на Новодевичьем кладбище, возле матери.

Индиец говорил тихо и сочувственно, потому, наверное, что Светланин голос задрожал, когда она