“Сиракузами” — вообще не было никакого солнца. Если вы не подскажете, как должны падать тени окаянных галок, то я не представляю, что мне делать с тенями трех каменных блоков. Они слишком похожи по цвету, но я не знаю, как их изменить. Предвижу возможность провала с картиной, и то, что она останется незаконченной, если Вы не поможете мне выбраться из этой путаницы. Последнее время совершенно нельзя было увидеть природу — а тем более, запечатлеть ее, ведь живопись, эта скверная бестия, ведет нечестную игру.

Все лето и осень 1852 года Лир работал под руководством Ханта. В письмах Эдвард называет учителя папашей Хантом, давая понять, что хотя и не смеет причислить себя к прерафаэлитам, но относит к последователям движения.

Однако неудачи и сомнения не оставляют живописца всю осень. Нередко в письмах звучит крик о помощи. Лир пишет, что перестанет считать себя причастным к «P. R. B.», если ему не удастся решить очередную техническую задачу.

За короткое время палитра художника заметно изменилась. Спектр желтых и коричневых красок теперь радовал глаз многообразием оттенков. Живописцу стали подвластны почти все известные на тот момент пигменты этой области спектра. Летом 1853 года Лир уже чувствует себя готовым продемонстрировать приобретенные навыки работы на природе своему благодетелю, лорду Стенли. Однако «Виндзорский замок», над которым по просьбе графа трудился живописец, ожидала неудача. Пейзажисту так и не удалось правдоподобно изобразить на картине небо, ведь погода тем летом менялась ежеминутно.

Лишь несколько картин были написаны Лиром в строгом соответствии с установками Ханта. Все они имели большой успех. За «Сиракузы» щедро заплатил покупатель, другие полотна тоже были распроданы, а «Храм Афины в Бассах» даже вызвал восторг самого сэра Родерика Мёрчисона, главы британской геологической школы. Картина, как заметил ученый, была написана Лиром столь достоверно, что по изображенным на переднем плане каменным глыбам можно было даже изучать минералогию Греции.

Еще во время поездки в Фэрлайт летом 1852 года друзья договорились о совместном путешествии в Египет и Палестину. Но две последовавшие за этим зимы вновь напомнили Лиру об астме. Приступы участились, и в декабре 1853 года Лир, не дождавшись Ханта, занятого работой над полотном «Свет мира», торопливо покинул Англию. Эдвард отправился в Египет в компании Томаса Седдона^[12].

18 декабря 1853 года англичане высадились в Каире. Лир решил остаться в египетской столице и ждать приезда Ханта. Здесь художник исполнил несколько великолепных акварельных портретов, в частности, этнографа Ричарда Бёртона^[13]. Шли дни, но Хант не спешил появляться. Вскоре Лир почувствовал первые признаки лихорадки, возможно, давней малярии, и спешно распрощался с Каиром. Путь его лежал в верховья Нила, и скоро он достиг Фил^[14]. Решив переждать здесь, Эдвард занялся исследованием живописного острова.

Филы — рай для птиц, питающихся рыбой: нескольких видов цапель и бакланов, живущих огромными колониями. Лир был в восторге. Ему хотелось зарисовать все: священного ибиса, рыжего пеликана, гнездящихся на деревьях марабу, аиста-разиню, чья удивительная форма клюва позволяет ловить улиток. Деревья на Филах растут колючие, птенцы нередко выпадают из гнезд и ранят себя о колючки. Вараны и питоны осматривают деревья и, находя птенцов или яйца, съедают их. Если птенец падает в воду, он становится добычей маленьких крокодилов и хищных рыб. Просто чудо, что цапли и аисты вообще выживают в этих местах. Художник неутомимо рисовал. Особенно Лира впечатлил китоглав, живущий на болотах, поросших зарослями папируса. У птицы был огромный клюв, напоминающий перевернутую лодку, серое оперение и белесые глаза.

Работа на пленере доставила Эдварду Лиру сказочное удовольствие. Для передачи волшебства тех мест, фантастических эффектов воды, воздуха и растительности художник применял совершенно немыслимые сочетания пигментов. Он вдруг почувствовал полную свободу и окончательно уверовал в теорию брата-прерафаэлита.

Возвратившись в Каир, Лир узнал, что разминулся с Хантом. Приятель пробыл в египетской столице недолго и сразу отбыл в Палестину. Эдвард хотел было догнать друга, но путешествие в одиночку было ему не по карману, а попутчиков в тот момент не нашлось. Совместному посещению Святой земли не было суждено состояться. Дороги разошлись: Лир возвращался в Англию, а Хант — шел «открывать» Палестину.

Дорога в Вифлеем похожа на любую другую в Палестине. Верблюды безмолвно, мягко ступая, как тени, идут по ней, мучнистой от известняковой пыли, почти ее не тревожа. Жара, небосвод раскален, в оливковых рощах стрекочут цикады. Белые силуэты каменных стен, цепкопалые коричневые ящерицы с лягушачьими головами в расщелинах, их горло быстро-быстро пульсирует. Увидев путника, гекконы мгновенно исчезают в пыли. Любой звук, кроме стрекота цикад, здесь кажется непозволительным вторжением, пронзительный треск насекомых сливается с самой жарой.

Палестина существовала в воображении Ханта задолго до встречи с чудаком Лиром. Она с детства казалась ему волшебной страной. Но реальная Палестина всегда вступает в конфликт с Палестиной воображаемой. Этот конфликт настолько жесткий, порою жестокий, что люди часто отказываются от воображаемой страны, испытывая чувство тяжелой утраты. Многие вояжеры, отправившиеся вместе с Холманом Хантом, вернулись из Святой земли в состоянии глубокого разочарования.

Каждый христианин переводит историю Христа в систему собственных образов и помещает Младенца в собственные ясли. Прибыв в Палестину, Хант попал не в волшебный край детских грез и средневековой живописи, а в пространство суровых скал и утесов реальной земли.

Любимым его пейзажем стал вид, открывающийся с дороги в Вифлеем. Панорама пестрой долины и бесплодных, безводных Моавских гор, жаркая дорога, ведущая вниз — к Мертвому морю.

Легко понять, почему мистики так часто уходили в эти ужасные горы, дабы обрести истину. Столь полное безразличие к потребностям человека обещает Божественное откровение. Нежелание утолить жажду тела говорит о страстной тяге утолить жажду духовную.

Что же объединило этих столь непохожих друг на друга живописцев на долгие-долгие годы? Как ни странно, общее для обоих желание ответить на вопрос, что такое художественная правда.

Уильям Холман Хант хотел привнести в современное ему искусство дух проповедничества, морально-назидательный смысл, чтобы картина говорила больше, чем на ней изображено. Он насыщал живопись религиозными аллюзиями. Друзья называли Уильяма