ЛитВек: бестселлеры недели
Бестселлер - Изабель Филльоза - Поверь. Я люблю тебя - читать в Литвек width=Бестселлер - Алексей Михайлович Семихатов - Всё, что движется - читать в Литвек width=Бестселлер - Роберт Наилевич Гараев - Слово пацана. Криминальный Татарстан 1970–2010-х - читать в Литвек width=Бестселлер - Анна Сергеевна Гаврилова - Любимая адептка его величества - читать в Литвек width=Бестселлер - Роберт Бено Чалдини - Психология влияния - читать в Литвек width=Бестселлер - Джон Бэнвилл - Черноглазая блондинка - читать в Литвек width=Бестселлер - Николай Максимович Цискаридзе - Мой театр. По страницам дневника. Книга I - читать в Литвек width=Бестселлер - Елена Ивановна Михалкова - Перо бумажной птицы - читать в Литвек width=
Литвек - электронная библиотека >> Евгений Абрамович и др. >> Руководства и инструкции и др. >> Рукописи горят или садись и пиши

Дмитрий Костюкевич, Евгений Абрамович

Рукописи горят, или Садись и пиши

(дискуссия о писательстве)



© Дмитрий Костюкевич, Евгений Абрамович

© Владимир Григорьев, художник

© Наталия Николаева, Наталья Костюкевич, корректура

© Ярослав Землянухин, вёрстка

2019

Небольшое вступление:


Эта книга не о том, как надо писать, а о том, как пишем мы. Это не учебник, а именно дискуссия. Только так и никак иначе. Это важно. Мы с Женей заварили эту кашу, чтобы приятно провести время: пообщаться, поделиться, попытаться разобраться в себе. Читатели-авторы могут сравнить наш опыт со своим, а если что-то почерпнут – отлично. Надеемся, вам как минимум будет интересно. Это тоже важно.


Дмитрий Костюкевич


Евгений Абрамович. Что делать с музой? Как ты её зовёшь? Или вызываешь?


Дмитрий Костюкевич. Муза… Не верю я в муз, форнитов, какого бы рода они ни были. Даже к творческому вдохновению, за пробуждение которого якобы отвечают мифические существа или призрачные силы, отношусь с недоверием. Муза, точнее, её молчание – очень хороший повод не писать. Этакий поверенный лени. Мол, позвал, покричал, она не пришла – и ладно. Придёт. Не сегодня, так завтра. Когда-нибудь. Насильно не дозовёшься, а если и дозовёшься – ничего хорошего не выйдет. Ну, вы же понимаете, мы люди творческие, небесные, зависимые, у нас всё сложно.

Поэтому не верю, не зову, не вызываю. (И другим не советую куковать на заброшенной станции в ожидании электрички. На заброшенной или кажущейся заброшенной станции, лучше всего криворожской, надо сидеть в компании друзей с медовым пивом.) А сажусь и пишу. Само собой, есть разные факторы, способные подтолкнуть, мотивировать писательский процесс: люди, декорации, события, что угодно. Если хотите считать их музой – ради бога; главное – обкатывайте в голове идеи, садитесь и пишите. Переступайте через спящее вдохновение, через первое предложение, первый абзац, и увидите, что сможете бежать сами. Вдохновляйтесь работой над рассказом.

Лучшая «муза» – это поддержка близких, семейный уют, когда отлучаешься в вымышленные миры без тревоги за мир реальный.

А у тебя с музой как?


Е. А. С музой у меня отношения сложные. Я уже смирился с тем, что мы никогда не будем вместе. Скорее я у неё во френдзоне на неопределённый срок. В целом, если серьёзно, то я согласен с тобой, что это в общем-то полная чушь, оправдание для лени и т.д. Помню, когда-то действительно писал от вдохновения до вдохновения, и получилось, что один рассказ как-то писал три года, а он по итогу оказался полным говном. Теперь же стараюсь писать как можно чаще и больше, каждый день (ну ладно, через день). Хоть по полчаса каждый вечер. По странице, абзацу, строчке... Всё равно получается медленно, но это лучше, чем сидеть и ныть про отсутствие музы. К тому же – как аппетит приходит во время еды, так и нужные слова и фразы для рассказов и романов появляются сами по ходу работы. Меня тошнит от понятия «творческий человек». Сразу представляю молодящегося сорокалетнего инфантила, который сидит на подоконнике и смотрит на дождь. К писательству, я считаю, нужно относиться как к любой другой работе. Представляешь, если у каменщика спросят: «Петрович, ты почему не работаешь?», а он такой: «Да что-то вдохновения нет». Смешно же! Так и здесь.


Д. К. Знакомо ли тебе счастливое чувство, которое испытываешь после долгого перерыва в писательстве, которое приходит через страх и труд, когда: «Я снова пишу, снова пишу, пишу!»? И давай сразу в довесок о банальном: что такое литература? Для тебя, само собой. Великий дар? Или «проклятое ремесло, заставляющее считать свои буковки смыслом и оправданием мира», как у Дмитрия Быкова в «Оправдании»? А может, «синдром безумия», со слов Чарльза Буковски? Почему ты пишешь?


Е. А. Сложно сказать насчёт счастливого чувства. Самое большое не писал примерно месяц. Это много? Тогда да, я возвращался к писательству, это было тяжело, но приятно. Я рад тому, что, помимо основной работы, могу заниматься любимым делом (уже не отношусь к этому как просто к хобби или увлечению). Так что да, это приносит мне радость. И счастье, наверное, тоже.

В целом: что есть литература для меня? Как для читателя – вид искусства, как ни банально. Для автора (не особо люблю употреблять по отношению к самому себе слово «писатель») это скорее способ самовыражения. Я чувствую, что во мне много какой-то нереализованной энергии, которую надо выплеснуть. И я решил, что для этого лучше всего подойдёт творчество. Я не умею петь, рисовать, играть на инструментах или вязать. И я решил, что литература была бы оптимальным вариантом. Читать любил с детства.

Отсюда вытекает и ответ на вопрос, почему я пишу. Потому что уже больше не могу не писать. Без этого я был бы скучным, злым, неприятным и закомплексованным человеком. К тому же, возможно, сильно пьющим. Хотел добавить насчёт того, почему пишу именно то, что пишу, но это будет моим встречным вопросом тебе. Почему именно хоррор?


Д. К. Уф-ф. Подмывает отшутиться: «А почему нет?» Но так мы далеко не уедем. Или не убежим – ведь в хорроре часто бегают, если, конечно, эмоция страха оказалась действенной, а не пассивной.

В хоррор я пришёл через фантастику и реализм. Даже не пришёл, а вернулся, потому что первым произведением (недописанным) была повесть о восставших мертвецах, сгинувшая вместе с общей тетрадью в клеточку (помню обложку: ядовито-зелёная – в цвет пролитого на кладбище эликсира). Работал в жанрах (и убого-подражательной стилистике), которые читал, которые нравились. С похожими героями и приключениями. Стальная Крыса Гарри Гаррисона и иже с ней. Писал о том, что знаю: будни подростков с щедрой примесью вымышленных побед на любовном фронте. Потом стало вырисовываться что-то своё, жанры перемешивались. Обычная история.

Открыл для себя сетевые конкурсы, точнее, конкурс «Фантрегата». Закинул парочку старых вещей: проза жизни с фантдопущением. Провалился. Сидя ночью за пультом операторской цеха десертов, написал юмористическо-фэнтезийный рассказ «Влюблённый Люци», занял с ним третье место, и пошло-поехало. В то время познакомился с творчеством Клайва Баркера и Дэна Симмонса (Кинга, разумеется, я читал всегда, иногда пытался подражать: помню рассказ а-ля «Плот», тоже обычное дело) – и это наложило свой отпечаток. Продолжал писать и реализм.

С рассказом «Этот жестокий июнь» (много водки и псевдофилософии) случилась моя первая публикация в газете