выходило широкое крыльцо. Она казалась одинокой и пустой. Ручеек, бежавший под мостиком, вился вокруг дома, и один конец крыльца резко обрывался над огромными плоскими камнями, меж которых журчала вода. В половодье, весной, камни оказывались под водой.
Делагерра поднялся по деревянным ступенькам, вытащил ключи из кармана, отпер тяжелую входную дверь, затем, прежде чем войти, постоял немного на крыльце и закурил сигарету. После городской жары здесь было очень тихо, очень приятно, очень прохладно и чисто. На пеньке сидела горная сойка и перебирала себе перышки. Далеко на озере кто-то дурачился на гавайской гитаре. Он вошел в хижину.
Покрытые пылью рога, большой грубый стол, заваленный журналами, старомодный приемник на батарейках, фонограф в форме ящика, рядом с ним стопка как попало сложенных пластинок. На столе у большого каменного камина стояли высокие грязные стаканы, рядом – полбутылки виски. Наверху по дороге проехала машина и остановилась где-то неподалеку. Делагерра, хмурясь, оглядел комнату и пробормотал себе под нос с чувством поражения. “Всего лишь предлог”. Никакого смысла в поездке сюда не было. Человек, вроде Донегана Марра, не оставил бы в какой-то хижине в горах ничего важного.
Он заглянул в две спальни – одна импровизированная, с парой тюфяков на полу, другая обставлена получше, с кроватью, поперек которой была небрежно брошена женская пижама. Не похоже было, что это пижама Белл Марр.
В задней части размещалась небольшая кухонька с примусом и плиткой для топки дровами. Другим ключом он открыл заднюю дверь и вышел на небольшое крыльцо вровень с землей, рядом лежала большая куча нарубленных дров, а на колоде топор с двумя лезвиями.
И тут он увидел мух.
Деревянный настил вел вниз к сараю для дров под домом. Луч света прорвался сквозь деревья и упал на настил. В солнечном свете куча мух облепила что-то коричневатое, липкое. Мухи не хотели улетать. Делагерра наклонился, опустил руку и коснулся липкого места, понюхал палец.
Чуть дальше, в тени, у двери сарая, было еще одно пятно этого коричневатого вещества, поменьше размером. Он быстро вытащил из кармана ключи, отыскал нужный, отомкнул большой висячий замок на сарае и резко распахнул дверь.
Внутри лежала большая куча дров. Не сложенных в штабель, а просто наваленных как попало. Делагерра принялся отбрасывать большие грубые чурбаки, в одну сторону.
Наконец, он наклонился, ухватился за застывшие лодыжки в фильдекосовых носках и вытащил мертвеца на свет.
Это был хрупкий с виду мужчина, не высокий, и не низкий, в хорошо скроенном костюме из ткани переплетения “рогожка”. Маленькие начищенные туфли немного запылились. Лица у него, можно сказать, не было. От страшного удара оно превратилось в кровавое месиво. Верхняя часть головы была раскроена, и мозги смешались с кровью в редких седовато-рыжих волосах.
Делагерра быстро выпрямился и вернулся в дом, туда, где стояло полбутылки шотландского в гостиной. Он вытащил пробку, выпил из горлышка, подождал немного, выпил снова.
– Уф-ф-ф! – проговорил он и задрожал, когда виски, наконец, стало его забирать.
Он вернулся в сарай, снова наклонился, и в это время где-то заработал двигатель автомобиля. Делагерра будто к месту прирос. Двигатель набирал обороты, затем звук постепенно стал слабеть, и снова воцарилась тишина. Делагерра пожал плечами, пошарил по карманам мертвеца. В них ничего не оказалось. Один их них – вероятно, с номерком чистки – был срезан. Этикетка портного на внутреннем кармане пиджака тоже была срезана, остались только рваные швы.
Человек окоченел. Вероятно, он был мертв не больше суток. Кровь на лице густо запеклась, но еще полностью не высохла.
Делагерра присел около него на корточки и посидел немного, глядя на ярко блестевшее озеро Цума, на отдаленную вспышку весла на каноэ. Затем снова зашел в сарай и поискал наощупь тяжелый чурбак, на котором было бы много крови, но не нашел такого. Он вернулся в дом и вышел на переднее крыльцо, дошел до его конца, пристально посмотрел вниз с обрыва, затем на большие плоские камни на дне ручья.
– Да, – тихо сказал он.
На двух камнях собрались кучей мухи, много мух. Раньше он их не заметил. Обрыв был футов тридцать – достаточно для того, чтобы человек раскроил себе череп, если только он приземлится соответствующим образом.
Делагерра уселся в одну из больших качалок и покурил несколько минут, не двигаясь, погруженный в размышления. Лицо окаменело, черные глаза казались какими-то далекими, он весь ушел в себя. В уголках губ заиграла жесткая, чуточку сардоническая улыбка.
Затем он молча прошел через дом, затащил мертвеца обратно в сарай для дров и как попало забросал его чурбаками. Он запер сарай, запер дом, вернулся по узкой, крутой тропинке к своей машине.
Прошел седьмой час, но, когда он отъехал, солнце все еще ярко светило.
ЛитВек: бестселлеры недели
