взрослая и должна вести себя иначе.

Лакей посмотрел на меня с холодной вежливостью и снова повторил то, что уже сказал один раз.

Глава 2

Через застекленную дверь мы вышли на выложенную плитками ровную дорожку, которая, огибая газон, вела к гаражу. Шофер-отрок успел к тому времени вывести черный хромированный лимузин наружу и теперь старательно чистил его. Дорожка повела нас вдоль оранжереи. Лакей открыл дверь и пропустил меня вперед. Перед нами находилось что-то вроде прихожей, в которой было жарко, как в парной. Лакей вошел вслед за мной, закрыл наружную дверь, открыл внутреннюю и мы прошли в нее. Внутри царила жара. Воздух был густой и влажный, перенасыщенный необыкновенным запахом цветущих орхидей. Со стеклянных, покрытых испариной стен и крыши, падали большие капли воды и разбрызгивались на растениях. Свет был странного зеленого оттенка, как будто пробивался через наполненный водой аквариум. Орхидеи заполняли все свободное пространство; это был настоящий лес, состоящий из неприятных мясистых листьев и стеблей, похожих на свежевымытые пальцы трупов. Цветы пахли одуряюще, словно кипящий под крышкой спирт.

Лакей старался провести меня среди растений так, чтобы я не был исхлестан намокшими листьями. Вскоре мы приблизились к чему-то вроде поляны, расположенной посередине находящихся под куполом крыши джунглей. На выложенном шестиугольными плитками пространстве лежал старый красный турецкий ковер. На нем стояла инвалидная коляска, а в ней сидел мужчина, явно находящийся на пороге смерти. Он глядел на нас черными, давно уже потухшими глазами, но взгляд их был так же прям, как и на портрете, висящем над камином в холле. Все лицо, кроме глаз, было похоже на свинцовую маску, с бескровными губами, острым носом, со впалыми висками, помеченными приближающимся разложением. Худое длинное тело, несмотря на жару, было прикрыто пледом и закутано в выцветший красный купальный халат. Костистые руки с похожими на когти пальцами с багровыми ногтями покоились на пледе. С головы свисали редкие клочки сухих седых волос, напоминающих дикорастущие цветы, борющиеся за жизнь на голом утесе.

Лакей остановился перед ним и сказал:

– Пришел мистер Марлоу, генерал.

Старец не шевельнулся и не произнес ни слова, даже не кивнул. Он просто смотрел на меня, словно парализованный. Я сел в мокрое плетеное кресло, подсунутое мне лакеем, с поклоном взявшим у меня шляпу.

Минуту спустя генерал произнес голосом, казалось, исходящим из глубокого колодца.

– Брэнди, Норрис. Как вы любите его пить?

– В любом виде, – ответил я.

Лакей исчез за стеной мерзких растений. Генерал заговорил снова. Он пользовался голосом осторожно, словно безработная танцовщица варьете последней парой чулок.

– Когда-то я пил брэнди с шампанским. Шампанское должно было быть холодным, как вода из горного ручья, и содержать не менее одной трети брэнди... Может вы снимете пиджак, мистер Марлоу. Здесь в самом деле слишком жарко для человека, в жилах которого еще течет кровь.

Я встал, скинул пиджак и вынул платок, чтобы вытереть лицо, шею и запястья рук. У меня было впечатление, что температура в Сахаре в самый полдень намного ниже, чем здесь. Я сел и машинально достал сигарету, но сдержался и не стал закуривать. Старец заметил это и слабо улыбнулся.

– Можете курить, мистер Марлоу. Я очень люблю запах табачного дыма.

Я закурил и выпустил в его сторону струю дыма. Ноздри старца шевельнулись, как нос терьера возле крысиной норы, слабая улыбка осенила уголки его губ.

– Забавная ситуация, когда человек вынужден удовлетворять свои дурные привычки через посредника, – сухо произнес он. – Вы видите перед собой картину догорания после красочной жизни. Перед вами калека с парализованными ногами и половиной желудка. Я могу есть уже очень немногие вещи, а мой сон так сильно похож на бодрствование, что вряд ли его можно назвать сном. Мне кажется, что я существую только благодаря тепличной жаре, словно новорожденный паук. Орхидеи – лишь оправдание этой температуры. Вы любите орхидеи?

– Так себе, – сказал я. Генерал прикрыл глаза. – Они отвратительны. Их ткань похожа на человеческое мясо, в их запахе есть что-то от псевдосладости проститутки.

Я раскрыл рот, глядя на него. Мягкий влажный зной окутывал нас как саван. Старец склонил голову, словно шея не могла выдержать ее тяжести. Наконец появился лакей, продравшись сквозь джунгли с маленьким столиком на колесах. Он смешал для меня брэнди с содовой, накрыл медное ведерко со льдом мокрой салфеткой и ушел, бесшумно передвигаясь среди орхидей. Где-то позади джунглей открылась и закрылась за ним дверь.

Я отхлебнул небольшой глоток брэнди. Старец, видя это, несколько раз облизнул губы, медленно водя одной губой по другой с напряженностью, достойной более значительного церемониала.

– Расскажите мне что-нибудь о себе, Марлоу. Думаю, что я могу просить об этом.

– Разумеется, вот только рассказывать особенно нечего. Мне тридцать три года, я закончил колледж, и, если обстоятельства этого требуют, все еще могу пользоваться английским. Правда, в моей профессии это не слишком часто требуется... Работал полицейским агентом у окружного судьи, Уайлда. Шеф агентов Берни Ольс, вызвал меня и сказал, что вы хотите меня видеть. Я не женат по той простой причине, что не переношу жен сотрудников полиции. – А кроме того вы немного циник, – усмехнулся старец. – Вам не нравится работа у Уайлда?

– Он выставил меня. За несоблюдение субординации. Это мой самый большой недостаток, генерал.

– Это не мое дело, мистер Марлоу. Меня радует ваша искренность. Что вы знаете о моей семье?

– Я слышал, что вы вдовец и что у вас две молодые дочери. Обе очень красивые и обе необузданные. Одна три раза была замужем, третий раз за бывшим контрабандистом спиртным, известным в своей среде под именем Расти Ригана. Это все, что я знаю, генерал.

– Вам ничего не показалось в этом необычным?

– Быть может, эта история с Риганом. Но должен признаться, что меня это общество не шокирует.

Генерал улыбнулся своей скупой бледной улыбкой.

– Мне кажется, меня тоже. Я любил Расти. Он был высоким ирландцем из Клонмела, с густыми локонами на голове, печальными глазами и улыбкой, широкой, как приморский бульвар. Когда я увидел его впервые, то подумал, что он именно тот, на кого и похож – бродяга, которому посчастливилось облачиться в добротный костюм.

– Думаю, вы его очень любили, – сказал я.

Генерал засунул свои бескровные руки под плед. Я погасил окурок и допил брэнди.

– Он был для меня дуновением жизни, пока был здесь. Проводил со мною по много часов, потея, как мышь, литрами