Борис Екимов ВИНОВАТЫЙ

Холодная нынче весна в Кисловодске. День-другой солнце проглянет, а потом снова сизая наволочь сползает с гор, гонит ее ледяной ветер. Временами порхает, ложится на землю редкий снежок.

В курортном просторном парке не больно людно, а вечерами и вовсе: фонари, пустые дорожки. Даже в сквере, у санаторных корпусов — безлюдье. Зато светят окна, словно пчелиные соты, от первого этажа до последнего, из края в край.

И даже здесь, на воле слышно, как бубнят телевизоры. Одни — громче, другие — тише.

Весна нынче холодная. Но все равно хорошо: чистый воздух, пахнущий сосновым корьем и хвоей, высокие деревья, верховой ветер, в прогалах вершин — далекое небо, порой звездное. Тишина и покой.

До телевизора я не великий охотник. А теперь — и вовсе. Там, с утра до ночи, война, людская беда — Украина. Для меня это не просто картинка, но свое поднимается, давнее, которое было у нас: развалины, голод и холод, гибель родных, сиротство, землянки, вши, госпитальные помойки, из которых тайком, ползком можно картофельных очисток набрать для еды. Вроде давнее-давнее, считай, забылось. А теперь поднимается.

Но свое, слава богу, прошло. А вот нынешнее. Детишек разве не жалко?

Горько, страшно смотреть. Но порой, через силу, гляжу: в подвалах — детишки, у развалин, а вот убитый ли, раненый весь в крови, на земле, на руках матери, на носилках… Гляжу и боюсь узнать. Не он ли, тот светлоголовый мальчик, которого я встретил прошлым теперь уже летом на донском берегу.

Дело было в августе. Я приехал на хутор, к приятелю, чтобы на воде побыть, порыбачить, ухи похлебать. Сначала была разведка: на Голубинский остров, на Картули да Клешни.

— Заедем к Василию, — предложил мой приятель. — Он все знает. Заодно поглядишь, какую он печку сложил.

К Василию, значит — к Василию. Про него я слыхал. И вроде знакомились, мельком. Он — бывший шахтер с Украины. Давно сюда ездит, каждое лето. Стан его, с недавних пор, на берегу левом. Сюда перебрался он, спасаясь от своих земляков, которые гуртуются на Картулях, их все больше и больше, уже один на другом сидят. Ни границы их не держат, ни война. Едут и едут. Василий не любит толчеи.

Лодочный мотор у моего товарища не больно шумный: вполголоса бубнит да бубнит. Плывем помаленьку.

Поздним летом да ранней осенью в наших краях на берега и воды речные нисходит покойная благость. Отгорело жаркое лето. Но земля не скоро остынет. Тепло и тепло. Хотя порой ночною по глубоким балкам да пологим ложбинам стекает к воде ночная прохлада.

На высоких холмах Задонья — желтая высохшая трава да черные языки степных палов. Возле Дона, на берегах, в займищах, — вербовая и тополевая зелень, дубы, вязы, тихая вода, белый песчаный берег.

Таким открывалось становье Василия. Песчаный берег, лодка, зачаленная у коряги, удилища закидных снастей, тугие лески, уходящие в воду, полотняное креслице рядом. И светлоголовый босоногий мальчик, который нас встретил приветливо: поздоровался, шлепая по воде, подтянул нашу лодку к берегу, чтобы мы сошли на сухое.

Товарищ мой угостил молодого хозяина заранее припасенными яблоками из своего сада, а углядев на берегу кучу пиленых тополевых кругляшей и глухой стук услыхав, заинтересовался:

— Чего это вы с дедом опять творите?

— Полы выкладываем.

— Полы? Ну вы даете… А ты — грузчик? Не тяжело? Давай-ка поможем.

Пиленые кругляши были явно тяжеловаты для десятилетнего мальчика. Таким он гляделся.

Но он успокоил нас:

— Я — тренированный. Я же занимаюсь борьбой самбо. Я уже много перетаскал. По лестнице только трудно.

Пологий песчаный берег, отступив от воды, вздымался глинистым обрывом, в котором был прокопан подъем со ступенями. По ним с ношею и впрямь подниматься было трудновато. Но втроем мы быстро справились, перетаскав и перебросав наверх всю кучу напиленных кругляков.

Товарищ мой, телом тучный, одышливо пыхтел. Окончив работу, он громко сказал:

— Рюмку-другую я точно заработал.

— Нальем! Какие дела! — ответил уже сам хозяин Василий, встречая нас на берегу высоком.

— Вот это он творит, так творит, — удивился товарищ мой. — Либо зимовать собирается?

— А может, еще и придется, — ответил Василий.

Зимовка — не зимовка, но становье было обустроено не в пример иным. Рядом с двумя обычными палатками и столиком полевым расположилась настоящая кухня с просторной кирпичной печью, дощатым полом, камышовыми стенами и крышей — все честь по чести. А из пиленых кругляков, по месту обрезая их на квадрат, хозяин выкладывал площадку возле кухни.

— Чтобы песок не таскать. Скамейку поставим, навес сделаем.

— Конечно… — поддержал его мой товарищ. — С таким помощником… Тем более он — тренированный, самбист…

— Помощник, — с улыбкою подтвердил дед, поглядывая на внука. — Мы с ним и сетки ставим.

Из палатки вышла молодая женщина в спортивном костюме, с нами поздоровалась, у сына спросила:

— Что будешь есть? Самбист…

— Макароны по-флотски!

— Опять.

— Конечно! Я их больше всего люблю. Я же моряком буду.

— Всем ты будешь… — вздохнула мать и принялась хлопотать у плиты и кухонного стола.

Товарищ мой выспрашивал Василия о клеве: что да где… Мне было интересно иное: становье, чистота и порядок во всем, добротно сложенная печь, приветливые, аккуратные в одежде хозяева, молодая женщина, сынишка ее.

— Ты здесь раньше бывал? — спросил я у мальчика.

— Конечно, — ответил он. — Я здесь первый раз был еще в животе у мамы.

Я удивился. Молодая женщина, слыша наш разговор, засмеялась и покивала головой: мол, правда, правда…

Вскоре в жаровне зашкворчало, вкусно и сытно запахло поспевающей едой: поджаренным луком и мясом.

От угощенья мы отказались. Стали прощаться.

— Ты упреди, когда поедешь, — сказал мой товарищ. — Я буду приглядывать.

— В субботу, — ответил Василий. — Спокойная дорога. Машин поменьше.

— К себе?

— Вряд ли… Его надо куда-то пристраивать, — кивнул он в сторону внука. — Скоро ведь школа. В Орел собирались. Там родная тетка. Он не хочет. В Мариуполе есть родня.

— Я домой хочу, — громко сказал мальчик. — Наша школа целая, я знаю.

— Все ты знаешь…

— Да, знаю… Наша школа крепкая, ее не разбомбили. Там будут все мои друзья: Митя, Алешка… Я с ними с первого класса! И с детского сада! И с Машей мы на одной парте!.. — Голос мальчика звенел, повторяя, как видно, не раз уже сказанное. — А на секцию, в самбо, я где буду ходить? В Орле, что ли, или в вашем Мариуполе? Я же в перспективной группе занимаюсь!