Шесть соток разве земля? Гулькин нос!

— А ты у своего врача спроси, нужна ли тебе земля, чтобы гнуться, копаться, и сколько тебе земли надо?

— Я знаю. Мне лично: два с половиной метра на полтора. Не больше. Я не о себе, я о детворе думаю! Какая для них радость: простор, большой сад, лужайка зеленая, вода, лес… Маняша купаться любит.

— Все, все понял… Ко мне уже люди пришли. Я вроде весь день буду на месте, если не выдернут. До вечера… Будь здоров. А Ольга тебе позвонит. Теще куда-то надо с обеда уйти. Подменишь. Пока, Дед.

— Пока, пока… — недовольно пробурчал Дед, опуская трубку, и вслух, уже для себя дополнил: — Как о деле говорить, сразу — виль хвостом.

Была у него слабая, но все же надежда, что сын поможет получить этот завидный кусок земли на заброшенном Плесистовом хуторе. Он туда ездил и уже примеривал, как можно там развернуться: сад, виноградник, огород, даже бахча с арбузами, дынями… Для житья на первый случай вагончик себе какой-нибудь поставить. И пойдет дело.

И ведь если захочет сын, то сможет договориться. Все же — немалый начальник. А там — лишь кусок земли, брошенной. Такая малость… А он не хочет. Да еще и смеется…

Горевать Деду долго не пришлось. Позвонила сноха. И сразу определился день: с обеда — к детворе; значит полдня — свободен и можно кое-что сделать, если не рассиживаться. Тем более дача — недалеко, на окраине и ныне уже, как говорят, в «черте города», потому и газ провели, а теперь — воду. Это — удобно. Но мало земли. В советское время ее выделяли, скупясь, — шесть соток. Не более. Оттого и мечты были об ином: хутор Плесистов, полгектара, озеро, лес.

Но мечты — мечтами, а дела — на даче нынешней.

Пора стояла осенняя. Летняя жара — позади. Но огород просил полива. Спели помидоры, поздней посадки огурцы цвели и завязывались, баклажаны, кустовые кабачки, столовая пахучая зелень — всего вроде понемногу, а поливать надо. Но главная сегодняшняя забота — траншея.

Роторный канавокопатель прошел вдоль участков, оставляя хозяевам работу ручную: зачистка для укладки трубы, а главное — вход в дом: короткий отвод траншеи, но теперь уже вручную. Лопата, кирка, тяжелый лом и — вперед. Как говорят, с песней: «Эх, дубинушка». Но прежде широкий кожаный ремень на поясницу, туго затянутый. Нутро беречь. Болезнь давно нажитая.

Беречься, беречься… Сын остерегает: «Надо беречься…» Врачи поют хором: «Не наклоняться… Не больше двух килограмм… Не напрягаться…» А вот кто будет делать, об этом молчат.

Он начал с самого трудного: короткая траншея к дому. Лопатой, а больше ломом да киркою, с замахом и кряканьем. Земля — твердая, сухая. Бил и бил, без останова и отдыха, потому что времени — в обрез. С обеда — к детворе, куда опаздывать нельзя. Да он и не хотел опаздывать, потому что в его теперь уже одинокой жизни малая детвора — внуки были, пожалуй, единственной отрадой, теплым светом, который грел стариковские зябкие сумерки. Хотя колгота с ними уже не по возрасту. А без нее — никак. Войдешь, разгрузишь дачные приношенья: одно — в холодильник, другое — сразу на стол.

Низенький столик, белые подносы и блюда, на которых так приманчиво светят желто-медовые сливы; они и вкусом — мед. Поздние клубника да малина — алой пахучей горкой, тяжелые кисти винограда, груши да яблоки. У столика, помогая деду, хлопочет маленькая хозяйка Маня: раскладывает да расставляет, а потом любуется и выдыхает: «Кр-расота!» Разборчивый внук Миша клюет помаленьку того и другого; ему виноград подавай только бескосточковый. «Киш-миш — специально для Миши», — смеялся Дед, но, потакая внуку, посадил и вырастил два куста. А внучка все без разбору метет.

Пока детвора угощается, Дед меряет давление, таблетку глотает. Кирка да лом — инструмент явно не по возрасту. Лекарство приняв, он устраивается передохнуть на диване и, вспомнив разговор утренний с сыном, начинает внушать:

— В детсад не ходите, ничего не знаете. А там учат стихи. Скоро будет юбилей Сталинградской битвы. По радио девочка выступала: «Помню, как жили мы…» Это вроде про меня стихи. Ваш дед, считай, участник войны. Да, да… Мать всегда говорила, что я — трижды рожденный. Первый раз — как все. А потом меня Бог спасал. Бомбы в меня немцы бросали. И попадали. Понимаете? Бомбы. Первый раз совсем чудо — даже рубашку сорвало… А второй раз живьем схоронило. Еле спасли, откопали. Вы слушаете меня или нет? Слушайте, пока дед живой. Запоминайте. Давайте стишок выучим: «Помню, как жили мы с мамой родною…» И надо бы вам молитву выучить. «Живые помощи». Потому что эта молитва всегда спасает. Точно вам говорю. «Живый в помощи Вышняго…» — громко произнес Дед.

— Живый в помощи!!! — истошно кричала мать, царапая руками, разгребая землю засыпанной взрывом «щели», в которой ненадолго оставила сына возле полотна железной дороги; сама же к разбитым вагонам поползла, чего-нибудь съедобного сыскать: зерно ли, патоку.

Начался обстрел. Снаряд за снарядом. Рядом с окопом два взрыва разом. Волна земли, и «щели» нет.

— Живый в помощи!! — по-дикому выла мать, выгребая желтые куски глины окровавленными руками. — Живый в помощи!!!

Ее услышали. Откопали мальчонку. Живого.

— Да, да… — внушал внукам Дед. — Эта молитва всем помогала. Иначе меня бы не было. И вас — тоже.

Детвора речам дедовым внимала вполуха, занятая сладкой трапезой: сочные груши, медовые сливы, виноград. Уже липкий сок — от уха до уха: на щеках, с подбородка течет, на одежду капает. Особенно Маня старалась. Недаром она и росла пухленькой, не то что худорба Миша.

— Ох, детвора. Поаккуратней. Перемажетесь, меня ругать будут, — укорял внуков Дед негромко, уже задремывая.

Но подремать ему не дали.

— Прятки! Играем в прятки! — отходя от столика, скомандовал внук.

— Пьятки! — повторила за ним Маняша.

— Со служебным котом! — уточнил Миша.

— С котом! — подтвердила внучка.

Отдыху пришел конец.

— А может, я вам чего-нибудь почитаю? Стишок выучим. Молитву «Живые помощи». У вас память хорошая, — попробовал сопротивляться Дед. — Папе потом расскажете, маме…

— Прятки!

— Пьятки!

Он сам был виноват, когда-то устроив из игры целое представление с котом Тришкой и монологами. «Куда же они спрятались?.. Никак не найдешь их. Тришка, ты — кот ученый, помоги, не ленись…»

Детворе понравилось. Пришлось повторять снова и снова эти «прятки-пьятки». Так было и нынче.

— Раз — два — три — четыре — пять… Начинаю вас искать. Я считаю до пяти, не могу до десяти. Тришка рвется вас искать! Раз — два — три — четыре — пять! Он идет уже по следу, помогать решил он Деду! Толстый кот — обормот, жирное