Литвек - электронная библиотека >> Фатех Ниязович Ниязи >> Роман и др. >> Верность
Верность. Иллюстрация № 1

Фатех Ниязи
ВЕРНОСТЬ


Верность. Иллюстрация № 2

Верность. Иллюстрация № 3
Книга первая

Глава первая

Человек в шинели и валенках, в шапке-ушанке шел по обочине широкого заснеженного шоссе. Он ступал медленно, преодолевая сопротивление резкого студеного ветра, который хлестал его по лицу колючими снежинками, не давая поднять головы, заставляя слезиться глаза. Снег облепил шапку и шинель; озябли, несмотря на теплые шерстяные варежки, руки, и человек засунул их поглубже в карманы.

Порой его обгоняли грузовики с натянутым поверх кузова брезентом и легковые автомашины, выкрашенные для маскировки в белый цвет. Однако он даже не пытался остановить их: где-то невдалеке должна быть просека, на которую ему предстояло свернуть.

Быстро темнело. Ветер крепчал с каждой минутой. Чтобы устоять под его натиском, человек чуть пригнулся и выдвинул вперед левое плечо. Он умел ходить ветру навстречу, но сгущавшаяся тьма тревожила его, потому что справа от дороги раскачивались сосны, одни только пляшущие черные сосны да белые сугробы под ними, ничего похожего на просеку. Так не мудрено и заблудиться. А спросить не у кого, да и не всякого спросишь…

Человек остановился на минуту перевести дух и услышал сквозь завыванье ветра гулкие орудийные раскаты — битва за Москву не смолкала ни на одно мгновение. Стоял ноябрь 1941 года, суровый и тревожный.

Наконец человек увидел просеку и, свернув с шоссе, ступил в лес. Его тотчас же окликнули. Остановившись, он назвал пароль. Перед ним, словно из-под земли, вырос боец с автоматом поверх белого маскировочного халата и жестом показал, что можно следовать дальше.

В лесу было совсем темно. Но и тихо. Человек пошел быстрее. Вскоре его окликнул другой часовой и проводил по неглубокой траншее до блиндажа, состоявшего из двух небольших комнатушек, разделенных плащ-палаткой.

Молодой белолицый лейтенант, которого оторвали от интересной книги, тщательно проверил документы пришедшего и, отпустив бойца, сказал:

— Придется немного обождать, товарищ капитан: генерал на передовой. Отогревайтесь пока.

Капитан снял ушанку и шинель, тщательно отряхнул их от снега и повесил на гвоздь возле двери. Затем, растирая покрасневшие руки, подсел к железной печурке, в которой гудел огонь. Лейтенант вновь увлекся книгой.

Так, не обмолвившись больше ни словом, они просидели часа полтора. Капитан, разомлев в тепле, чуть было не задремал, когда дверь наконец-то отворилась и в облаке пара в блиндаж вошел высокий генерал в длинном, до пят, тулупе и каракулевой папахе.

Лейтенант, мгновенно вскочив, четко, хорошо поставленным голосом отрапортовал ему. Происшествий никаких не было, и никто не звонил.

— И из штаба армии тоже? — спросил генерал.

— Тоже, — ответил лейтенант. — Но вот товарищ прибыл оттуда, — кивнул он на капитана, стоявшего у печки с вытянутыми по швам руками, и добавил: — С пакетом.

Генерал вопросительно глянул на капитана. Приняв из его рук большой квадратный конверт с сургучной печатью, он пригласил капитана во вторую комнатку и прошел прямо к письменному столу, на котором тускло горела сорокалинейная керосиновая лампа, прибавил огня и, надев очки, вскрыл конверт.

Присланную бумагу генерал прочитал быстро, удовлетворенно хмыкнул, сказал капитану:

— Садитесь, товарищ Рустамов, — и отошел в угол, скинул там тулуп и папаху, потом, вернувшись, сел напротив.

Язычок пламени осветил его усталое лицо, ордена на груди, среди которых капитан Рустамов увидел орден Трудового Красного Знамени Таджикистана. Но удивиться не успел: генерал, словно прочитав его мысли, спросил:

— Вы сами-то из Средней Азии?

— Да, из Таджикистана, товарищ генерал, — ответил Рустамов.

— Таджик?

— Таджик. Сталинабадский.

— Сталинабад — это бывший кишлак Душанбе?

— Вижу, вы знаете наши края, — улыбнулся Рустамов.

— Мало сказать, знаю, — тоже улыбнулся генерал. — В свое время я немало выпил воды из Душанбинки…

Закурив, он хотел сказать что-то еще, но тут вошел лейтенант и спросил, будет ли генерал ужинать.

— А капитана накормили? — ответил ему вопросом генерал.

Рустамов сказал, что он ужинал в штабе армии. Генерал укоризненно покачал головой, и лейтенант смущенно потупился.

— По восточному обычаю, прежде полагается позаботиться о госте, а уж только потом о хозяине. Накрывайте на двоих, — распорядился генерал и, проводив лейтенанта взглядом, вновь повернулся к Рустамову: — Давайте пока покончим с делами. Вы служили в армии?

— До тридцать восьмого года, в кавалерийском полку.

— А после?

— Был демобилизован по состоянию здоровья. Вернулся добровольцем.

— Но здоровье?

— Теперь хорошее.

Генерал пристально посмотрел в открытое смуглое лицо Рустамова. Коротко пробарабанив пальцами по столу, произнес:

— Так, так… — И спросил: — В какой должности служили?

— Командиром эскадрона, затем заместителем начальника штаба полка.

— Хорошо. Можете и у нас служить в штабе или стать во главе батальона. Что больше по душе.

— Как прикажете, товарищ генерал. Но хотелось бы на передовую.

— На фронте всюду передовая, — сказал генерал, сдвинув кустистые рыжеватые брови. Он прислушался к глухим артиллерийским раскатам и вздохнул. — Для современной военной техники тыла не существует. Особенно в нашем положении «слоеного пирога», когда нет четко обозначенной линии фронта. Противник наседает с трех сторон, все перемешалось… — Генерал встал. — Сидите, — остановил он Рустамова и, зашагав из угла в угол со сцепленными за спиной руками, продолжал: — Да, капитан, положение трудное и опасное. Гитлеровцы продолжают рваться к Москве, не жалея сил… Вы уже участвовали в боях?

— Нет, я прямо с курсов переподготовки командного состава, — ответил Рустамов, все-таки поднявшись.

Генерал остановился перед ним.

— А прежде?

— Только в Таджикистане, в боях с басмачами.

— Значит, как говорится, понюхали пороху?

— Да, немного…

Вновь появился лейтенант, на этот раз с вестовым. Вдвоем они споро накрыли маленький столик, притулившийся в углу блиндажа, рядом с койкой: застелили его скатеркой, поставили тарелки, граненые стаканы, два котелка и флягу, положили нарезанный крупными ломтями черный хлеб и ложки. Через минуту-другую Рустамов снова остался наедине с генералом, который, как видно, хорошо знал таджикские пословицы и поговорки —