заработать?» А кто ж не хочет? Я, сами понимаете, только с отсидки вышел, с финансами негусто. А Светка мне сразу купила подержанную шестерку, сняла комнату в Сокольниках, прибарахлила чуток и дала на первое время денег. Я б ей все вернул, мне чужого не надо. В тюрьме я выучился божественно играть в покер. Участие в российском чемпионате принять хотел, да надо было иметь на руках десять тысяч долларов…

— Так называемый бай-ин, — встряла Наташка.

Таганский развернулся всем корпусом на голос, с интересом посмотрел на мою подругу и, задержав взгляд на ее очках, задумчиво спросил, вскинув одну бровь:

— Мадам, мы раньше не встречались?

— Нет, просто я очень похожа на вашу бабушку, — желчно ответила Оганезова.

— Действительно, похожа! — обрадовался бард. — Она тоже знатно разбиралась в покере. Именно бабуля научила меня играть в эту занимательную игру. Простите, как вас зовут?

— Наталья, — жеманно представилась Оганезова и достала из кармана пенковую трубку.

* * *

Я, как только увидела глаза блатного трубадура, устремленные на Оганезову, сразу поняла, что никто и никогда не скажет обо мне: «Та девушка, которую носит на руках Иван Таганский». Потому-то скажут так о Наташке. Мне, конечно, все равно, просто обидно за подругу. Строит глазки непонятно кому. А он тоже хорош. Как будто не видит, что Оганезова и трубки-то в руках никогда не держала…

В общем, я сидела напротив этой сладкой парочки и с удивлением наблюдала, как Наталья сноровисто утрамбовывает большим пальцем правой руки табак, как раскуривает трубку, пуская носом ароматные клубы дыма, и одновременно с этим отчаянно кокетничает с Таганским, рассказывая своему заклятому другу о том, что скоро в Лас-Вегасе пройдет очередной турнир «Хот стейкс покер». При этом Наташка усиленно намекала, что было бы неплохо смотаться в Америку и посмотреть на все это безобразие своими глазами. Ведь размер бай-ина в этом году повышен до двухсот тысяч долларов, а это, согласитесь, не шутки.

Певец буквально не сводил с умного лица Оганезовой зачарованных глаз, а она знай себе трепала языком, с необычайной легкостью рассуждая о том, в чем ни бельмеса не смыслила.

— Натали, а не махнуть ли нам в Лас-Вегас? — неожиданно предложил Иван Таганский, переходя от избытка чувств на «ты».

— Ага, вот напишешь новый шлягер, заработаешь кучу денег, тогда и махнем, — в тон ему ответила Оганезова.

Бард тяжело вздохнул и посмотрел на мою подругу печальными глазами больного какаду.

— Шлягер я никогда не напишу, — грустно проговорил он.

— Это еще почему? — удивилась Наташка.

— Шлягеры мне бабушка писала, а она в прошлом году умерла.

— Да ты что? — не поверил оператор Петя. — Неужели же весь этот бандитский жесткач писала тебе бабушка?

— Ну да, бабуля и писала, — скромно подтвердил блатной бард и залился краской.

— Да быть не может! — закричали все.

И Иван Коровкин после долгих уговоров и просьб рассказал сидящим за столом сотрапезникам удивительную историю о том, как стал Иваном Таганским. Дело в том, что с самого раннего детства парню очень повезло с бабушкой. Бабушка Ивана была такая вся из себя реальная пацанская бабуля, которая знала, что нужно внуку, чтобы он вырос настоящим мужиком. Старушка преподавала математику в старших классах, на досуге решала в уме тригонометрические уравнения и любила ходить в пешие походы в Вологду за молоком.

И была у нее мечта, идея, чтобы Иван профессионально выучился музыке. Потому что в ранней юности бабушка Коровкина была влюблена в одного гитариста из филармонии, который напевал ей у костра: «Милая моя, солнышко лесное…» «Научишься, — говорила бабушка внуку, — играть на гитаре, все девчонки твои будут». А Коровкин тогда еще не хотел, чтобы все девчонки были его, а хотел он стоять в воротах дворовой команды и быть Ринатом Дасаевым.

Сначала бабуля силком таскала внука в музыкальную школу, а когда он стал вероломно сбегать с сольфеджио, подошла к делу с выдумкой. Купила Ивану знатную испанскую гитару, с которой не стыдно было появиться во дворе. А потом парню стали приходить письма от соседа, который отдыхал на зоне. В этих письмах сосед-сиделец присылал Ивану ноты и тексты песен, написанные его другом-сокамерником, последним романтиком блатного мира.

Много забавного рассказывал в своих письмах сосед и про самого друга, которого звали Ваня Таганский. Была там история, как Таганский делал подкоп из карцера и прорыл тоннель до кабинета начальника тюрьмы. Была и байка про то, как Ваня ходил в кружок выжигания, чтобы выжечь панно с портретом Маши Распутиной, да доски в определенных местах не хватило.

Наверное, с педагогической точки зрения бабуля поступала неправильно, но цели своей она достигла — внук на полную катушку увлекся музыкой. Снова стал ходить в музыкальную школу, чтобы суметь прочитать ноты и наиграть присланные из зоны песни.

А вечерами он эдаким Шуфутинским выходил во двор и пел разученные за день баллады в компании соседских пацанов, рассказывая им потешные истории про Таганского. И, ясное дело, к Коровкину в скором времени прилипла кличка Иван Таганский. А потом пришел с отсидки сосед и долго таращился на пацана, когда тот задал вопрос о последнем романтике блатного мира.

Ну, парень тут же догадался, в чем дело, и побежал к бабуле кидать предъяву. В ответ на его упреки бабушка, попыхивая трубкой у открытого окна, хладнокровно заметила, что каждый верит в то, во что хочет верить. Это потом уже Ваня смекнул, что сам был дурак, и если бы хорошенько подумал, то мог бы догадаться, что незачем взрослому мужику писать письма соседскому малолетке, а тогда он всерьез обиделся на старушку и даже уехал из дома.

В Москве Коровкин поступил в музыкальное училище, а по вечерам лабал в кабаках, исполняя песни из репертуара Таганского. Вскоре на Ивана свалилась популярность, а с нею и шальные деньги. Все закончилось так, как должно было закончиться. На одной из шумных гулянок избалованный славой бард дал в глаз особенно назойливому братку, который на самом деле оказался милиционером на задании.

— Что пришлось отсидеть — туфта, — с горечью закончил свой рассказ Иван Таганский. — Я жалею, что больше не довелось с бабулей повидаться… Я мечтал написать песню «Трубка моей бабушки» в память об этой удивительной женщине. Гарик Сукачев меня опередил. Ты, Натали, очень на нее похожа. Даже привычки. Трубка вот. Давно куришь трубку?

— Еще со школы, — грудным голосом сказала Оганезова и, поиграв бровями, засмеялась русалочьим смехом.

* * *

— Гришечкина, это невозможный мужчина, — делилась