лежали, обнимая друг друга, но, в конце концов, Гейбриел стал подумывать о постели. Впрочем, сначала придется рассказать Линетт, о чем он размышлял перед тем, как она пришла к нему.

– Сказать по правде, я вряд ли буду и дальше заниматься астрономией: все равно доктором Боргосом мне никогда не стать.

– Вероятно, тебе пришла в голову другая идея?

– Да. Теперь я хочу снова заняться физиологией человека и сделать не меньший вклад в науку, чем Везалий. Многое изменилось с тех пор, как он написал свой шедевр, и теперь мы знаем, как функционирует человеческое сердце и работают остальные части тела. В результате многие рисунки Везалия оказались устаревшими. Мы могли бы работать вместе и подготовить новый набор рисунков с учетом последних открытий. Я знаю нескольких издателей, которых это определенно может заинтересовать.

Линетт недоверчиво уставилась на него:

– Надеюсь, ты не шутишь?

– Господи, ну конечно же, нет. Спроси Джессапа, и он подтвердит, что мой интерес к физиологии намного превосходит интерес к астрономии. Увлечение звездами я позволил себе в ожидании, пока мой отец обретет чувство реальности, но этого так и не произошло. Лишь его уход в мир иной положил конец ожиданию. – Гейбриел вздохнул. – Мне грустно, что он ушел, но моя жизнь теперь станет полнее. А когда я осознал, что любое мгновение с тобой значит для меня больше, чем все звезды на небе, мне стало ясно, что я никогда не был истинным астрономом. – Говоря это, Гейбриел положил руки на плечи Линетт и повернул ее лицом к первым лучам зарождающегося дня.

Линетт прижалась к нему, с восторгом наблюдая за тем, как небо окрашивается в разные цвета, постепенно переходя от серого к розовому и золотому, затем она медленно повернула голову.

– Вот оно и наступило, наше завтра, – медленно произнесла она, и ее лицо осветила торжествующая улыбка. – И теперь оно полностью принадлежит нам.

Едва она закончила говорить, как Гейбриел без промедления запечатлел поцелуй на ее губах, и они вместе стали спускаться с холма.

Впереди их ждала новая жизнь.