Повести
ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
В 1955 году исполняется пять лет со дня смерти свердловской писательницы Клавдии Владимировны Филипповой.
К. В. Филиппова родилась 17 марта 1902 года, в городе Владивостоке, в семье рабочего. Родители её умерли рано, и девочку воспитала сестра матери. Училась Клавдия Владимировна сначала в Нерчинской гимназии, затем во Владивостоке.
С 1919 года она работает в банке. После прихода советской власти — в суде, в редакции газеты.
В 1932 году переезжает в Свердловск и работает в газете «Уральский рабочий».
Здесь, в Свердловске, начинает регулярно заниматься литературой: пишет рассказы «Семья Гершеля» и «Тойба», которые печатаются в «Литературном альманахе» и «Уральском современнике». Отдельным изданием в 1938 году выходит её повесть для детей «В гимназии».
Книга была тепло встречена читателями. Десятки благодарных писем получила Клавдия Владимировна от ребят.
В 30-х годах она увлекается образом писателя-шестидесятника, уральца Фёдора Михайловича Решетникова.
Клавдия Владимировна тщательно изучает творчество Решетникова, его письма, дневники, всю литературу о нём и создаёт повесть «Между людьми».
В 1940 году повесть выходит в Свердлгизе, в 1941 году она переиздаётся в Москве.
В годы Великой Отечественной войны Клавдия Владимировна пишет пьесу «Костя-партизан», инсценировки «Голубая змейка», «Синюшкин колодец» (по сказам П. Бажова), которые с успехом идут в Свердловском ТЮЗ’е и Дворце пионеров.
Московский театр кукол заказывает писательнице пьесу «Сказы старого Урала».
На страницах «Уральского рабочего» К. В. Филиппова выступает с очерками, статьями, фельетонами.
После войны она работает над инсценировками «Полозова дочка», «Каменный цветок» и повестью «Студенты», которую ей помешали закончить тяжёлая болезнь и преждевременная смерть.
Клавдия Владимировна Филиппова умерла 16 июля 1950 года.
Рано оборвалась жизнь писательницы. Многие замыслы остались незавершёнными. Она мечтала написать пьесу, хотела пробовать свои силы в создании киносценария, делилась с товарищами планами и сюжетами задуманных произведений. Но и то, что оставила нам Клавдия Владимировна, рисует образ интересного, трудолюбивого писателя, который любил жизнь и людей, умел говорить с читателем просто, взволнованно, задушевно.
МЕЖДУ ЛЮДЬМИ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА I
1
Во дворе пермской почтовой конторы стояли запряженные лошади. Из конторы таскали тюки с почтой и укладывали в сани.
В дверях появился пожилой полный мужчина в потёртой тужурке почтового ведомства.
— Скоро, что ли? — опросил он у высокого ямщика, отряхивавшего большими меховыми рукавицами снег с тулупа.
— Скоро, Василий Васильевич, — ответил ямщик. — Вот только подорожную выправят.
— Ну, ладно. Стукни в окошко, как будет готово, — сказал Василий Васильевич и быстро направился вглубь двора, к деревянному флигелю.
Войдя в сени, заставленные разным домашним хламом, он прошёл по длинному грязному коридору и, нащупав в темноте ручку, открыл дверь в небольшую комнату, скудно освещенную сальной свечкой.
В углу, наклонившись над сундуком, спиной к двери стояла худенькая женщина. Она завязывала в узелок какие-то вещи.
— Ну, собрала? Почту уж запаковали! — отрывисто сказал он, входя в комнату.
— Да что ты, Василий Васильевич! — всплеснула руками женщина. — Да он ещё и чаю не попил.
Слёзы (который раз за этот день!) хлынули из покрасневших глаз женщины.
— Некогда тут с твоим чаем! — рассердился Василий Васильевич. — Ямщики ждать будут, что ли? Знаешь ведь, что расписание. Да где Фёдор-то?
Из-за печки вышел бледный, скуластый мальчик лет тринадцати-четырнадцати, похожий лицом на Василия Васильевича. Жидкие, с рыжеватым оттенком волосы были растрёпаны. Коричневые глаза мальчугана выражали растерянность.
— Чего ты там прохлаждаешься! — накинулся на него Василий Васильевич. — Не знаешь, что ехать нужно?
— Я сейчас… Я только книжки хотел взять, — ответил мальчик.
— Книжки, книжки! — сердито передразнил Василий Васильевич. — В монастыре только и дела будет, что книжки читать, как же!
Нахмурив брови, он сел к столу и, налив из самовара чашку чаю, стал пить, громко откусывая сахар.
— Феденька, поешь на дорогу-то, — уговаривала женщина мальчика, — до станции когда еще доберётесь. Последний раз дома поешь, а в Соликамске-то… кто знает, покормят ли тебя оладушками горяченькими…
Она вытерла фартуком обильно струившиеся слёзы и, подбежав к столу быстрыми мелкими шажками, налила чаю и пододвинула к Феде блюдо с горячими поджаренными оладьями.
— Ешь скорее, простынут!
Мальчик искоса взглянул на её, перепачканное мукой, лицо, подошёл к столу, сел, но пить чай не стал. Сдвинув брови, сжав губы, он упорно смотрел на румяные оладушки.
В окошко постучали.
Федя вздрогнул и весь, казалось, сжался. Василий Васильевич встал, одёрнул тужурку, выпрямился.
— Ну, Марья Алексеевна, благословляй племянничка! — торжественно сказал он и повернулся в передний угол.
Василий Васильевич несколько раз перекрестился и обратился к Феде.
— Смотри, Фёдор, слушайся там да… пиши почаще.
Голос его дрогнул.
— А ты чего? Навек провожаешь, что ли? — обратился он к Марье Алексеевне, приникшей к плечу Феди. — Приедет через три месяца, налюбуешься.
Василий Васильевич хотел засмеяться, но вместо смеха губы только растянулись в гримасу.
Федя торопливо надел короткую овчинную шубёнку и такую же шапку.
— Письмо взял?
— Взял.
— Ну, прощай!
Василий Васильевич шагнул к Феде, обнял его и поцеловал.
— Прощайте, папенька! Прощайте, маменька! — дрожащим голосом проговорил Федя.
Он сделал было движение к Марье Алексеевне, но остановился и опустил глаза. Ему хотелось броситься к ней, обнять её, сказать какие-то ласковые, хорошие слова, но какие? Федя знал немного таких слов, да и те не шли с языка.
Он пошёл к двери, обернулся и обвёл взглядом комнату, словно хотел запомнить и деревянную кровать у стены, и стол с неубранной посудой, и хилые цветы на подоконниках.
— А присесть-то перед путью! — спохватилась испуганно Марья Алексеевна и торопливо, первая, опустилась на табуретку, стоявшую посреди комнаты. Федя присел на скамью около двери.
Василий Васильевич