Переехала в эти края вслед за братом. Михаил, брат её, жил в этом бараке… Враг народа, понимаешь. Шпион. В двадцать-то лет! У Тани, кроме него, никого не осталось, родителей еще в двадцатые расстреляли. С трудом вымолила разрешение видеться с ним иногда. Он-то и рассказал ей про место это. Что, мол, странные вещи случаются в сильную жару. Дыра, мол, в углу за простенком открывается, оттуда то выпрыгнет что-то, то звякнет, то эхо раздастся. Мужики побаиваются дыры, но властям говорить не хотят. Всё одно, не поверят, еще в заговоре обвинят. И Тане велел никому не говорить. Может, сказал, уйти удастся. Хоть в ад к чертям, всё лучше, чем здесь, мол. Она, конечно, не выдержала, мне рассказала. Страшно ей было, боялась за брата. Он ведь ей и братом и сыном был. Когда родителей не стало, она с ним, пятилетним, осталась. А ей самой тогда было всего тринадцать. У тетки прятались, выжили как-то. Только на ноги встали, а тут такое… Кому паренек помешал?»
Достал папиросы, закурил. «Сколько ни курю», — хмыкнул, — «а в пачке всё три папироски. И вода не кончается…»
«А что дальше было?» — это уже Люся спросила, даже у нее любопытство страх пересилило.
«Когда узнала Таня про пожар, расспрашивать стала. Знакомый у нее был из охраны, сочувствовал им с Михаилом очень, вот и выдал ей секрет про исчезновение. Она, конечно, связала это с Мишиными рассказами и догадалась, что к чему. Очень уж ей хотелось верить, что Миша жив. Всё ждала весточки от него, ходила к бараку, хотела найти хоть какой-то след. Переживала, плакала по ночам. Осень наступила, потом зима… Ничего, никаких вестей. Тут вспомнила Таня про жару, воспряла духом, стала следующего лета ждать… Не велел я ей без меня ходить, да вот не послушала. Второго августа, ничего мне не сказав, отправилась сюда… и больше не вернулась. Я сразу понял, в чем дело, и за ней. У меня ведь, кроме нее, тоже никого. Танюшу я встретил как раз, когда мой срок закончился. Сразу и поженились. Она, конечно, уезжать не захотела, вот я и остался. Жить везде можно, человеку, кроме свободы и любви, ничего не нужно. Хорошо мы жили… пока это всё не случилось. С тех пор ищем друг друга. Найдем ли… Кто знает…»
Вздохнул тяжко, и жаль его стало, ужас, как. Девчонки, помню, аж слезу пустили. Хоть и трудно было поверить в его историю, а поверили. От этого снова жутко сделалось.
Это он что ж, получается, бродит туда-сюда во времени наугад…
Когда осознаешь такое, впору рассудка лишиться. А тут еще смотрим, темнеть начинает… Переглянулись, мол, уходить пора.
Люся позвала было пришельца с собой, сердобольная, да, спохватившись, осеклась. Куда такого-то с собой?
«Идите, идите, мне с вами не по пути…» — только и сказал напоследок. Голос его снова стал хриплым и неожиданно низким, как на грампластинке с замедленными оборотами.
Ребята выскочили на улицу, а я сделал было шаг и остановился. Не надо было спрашивать, но не сдержался я, задал вопрос, который мучил меня всё это время: «А что там, с другой стороны?»
Тут он медленно так обернулся и посмотрел на меня… Ох, не забыть мне этого взгляда! Лицо его как-то еще больше осунулось и потемнело, что ли. Глаза — словно дырки насквозь, а за ними пустота… Что-то с ним в эту минуту происходило неясное, вроде как облик человеческий начал размываться, уступая место чему-то иному…