В. Евгеньев-Максимов
НЕКРАСОВ
1946

*

Гравюры на дереве Э. Будогоског0

Евгеньев-Максимов Владислав Евгеньевич

М., «Молодая гвардия», 1946

НА ВОЛГЕ

О Волга!.. Колыбель моя!

Любил ли кто тебя, как я?

(Из стих. «На Волге»).

О предках Некрасова сведения разноречивы и скудны. Одно достоверно: к началу XIX века дворянский род Некрасовых обеднел и захирел. Причина этого — в разгульной жизни и вызываемых ею огромных тратах. Особенно подорвало род Некрасовых страстное увлечение многих его представителей карточной игрой. «Предки наши, — рассказывал отец поэта в кругу своей семьи, — были богаты. Прапрадед ваш проиграл семь тысяч душ, прадед — две, дед (мой отец) — одну, я — ничего, потому что нечего было проигрывать, но в карточки поиграть тоже любил». Нельзя отрицать налета легендарности на этом и подобных ему рассказах. Тем не менее совершенно игнорировать их было бы неправильно.

Гораздо достовернее и обширнее сведения о родителях поэта, главным образом об отце — Алексее Сергеевиче Некрасове. В молодости он служил офицером в одном из егерских полков, расположенных в Юго-западном крае. Там же он женился на Елене Андреевне Вакревской, дочери помещика средней руки, там же (в одном из местечек Подольской губ.) 22 ноября (4 декабря) 1821 года родился у четы Некрасовых сын Николай.

В 1824 году Алексей Сергеевич вышел в отставку и вместе с семьей переехал на жительство в свою родовую вотчину — сельцо Грешнево, Ярославской губернии.

Отец поэта представлял собой довольно яркую фигуру крепостнической эпохи.

Достаточно вспомнить хотя бы те отзывы о нем, которые содержатся в целом ряде стихотворений его сына. Впервые образ Некрасова-отца мелькает в стихотворении «Псовая охота», дальнейшую же обрисовку получает в «Родине», «Несчастных» и в поэме «Мать».

В «Псовой охоте» я особенно в «Несчастных» изображена, преимущественно, внешняя обстановка жизни Алексея Сергеевича. Его времяпрепровождение в основном распределялось между охотой (когда, пользуясь отсутствием барина, спешил «забыться раб довольный») и следовавшими после охоты попойками.

«Угрюмый невежда» и «губитель» кроткой и прекрасной жены, развратник, превративший свой дом в дом «крепостных любовниц и псарей», насильник, который «всех собой давил» и мог свободно дышать среди «гула поделенных страданий», созданных им же, — таким представлен Алексей Сергеевич в стихотворении «Родина».

В поэме «Мать» краски как будто смягчены, и негодующее отношение сохранено лишь в некоторых выражениях: «красивый дикарь», «умеет ли он имя подписатьь?», семьянин, не чуждый девиза «любить и бить», причем эти слова вложены в уста матери Елены Андреевны Некрасовой, тщетно убеждавшей свою дочь порвать с деспотом-мужем. От себя же поэт говорит об отце в следующих словах, обращенных к матери:

«Мрак» этот временами рассеивался:

Однако борьба продолжалась целых «двадцать лет» и в такой мере надломил физические и нравственные силы матери поэта, что ей только и оставалось «тихо умереть»…

Не приходится сомневаться, что портрет Некрасова-отца, воссозданный творческой кистью сына, — в основном верен своему оригиналу. Это подтверждается также и воспоминаниями крепостных некрасовской вотчины.

По словам грешневского старосты Ераста Максимовича Торчина — А. С. Некрасов был очень скупой и прижимистый помещик: с крестьянами обходился жестоко — часто посылал их на «девятую половину», т. е. на порку; после смерти жены, иногда укрощавшей его дикие порывы, завел себе несколько любовниц…

«Нечем мне барина хорошим помянуть, — говорил автору этих строк другой грешневский старожил, Сергей Семенович Полянин^[1] — Сколько битья-то этого мне вытерпеть пришлось! И за что бил-то? Письма мне диктовал, а я еще мальчёнком был, грамоте не больно знал; напишу что-нибудь не так, — сейчас и примется гвоздить. А то раз собаке его нечаянно ногу отдавил, — на конюшню послал; там били меня так что едва жив поднялся. И считали еще, что со мною барин милостиво обошелся, — нужен ведь я ему был, — другого дворового за ту же вину в солдаты отдал. Умирать стану — «милостей» его не забуду. Волосы-то на висках, — за виски он меня драл, — недавно только выросли, да и то редкие такие»…

Во время этого рассказа худое лицо старика мучительно подергивалось, глаза наполнились слезами, руки дрожали. Неотразимое сознание старых обид властно охватило его душу.

Трудно даже представить размеры того вреда, который могли принести и в моральном и в общественном отношениях ребенку-Некрасову отцовские влияния и пример, если бы они не встретили решительного отпора со стороны матери поэта. Замкнутый и сдержанный по натуре, Некрасов буквально не находил достаточно ярких слов и сильных выражений, чтобы оценить роль матери в своей жизни.

Ф. М. Достоевский, рассказывая об одной беседе с Некрасовым, относящейся еще к 40-ым гадам, пишет: «Он говорил мне со слезами о своем детстве, о безобразной жизни, которая измучила его в родительском доме, о своей матери, и та сила умиления, с которой вспоминал о ней, рождала и тогда предчувствие, что если будет что-нибудь святое в его жизни, но такое, что могло бы спасти его и послужить ему маяком, путевой звездой, даже в самые темные и роковые мгновения судьбы его, то уж, конечно, лишь одно это первоначальное детское впечатление детских слез, детских рыданий вместе, обнявшись где-нибудь украдкой, чтобы не видали (как рассказывал он мне), с мученицей матерью, с существом, столь любившим его…»

И юношей и стариком Некрасов всегда с любовью и преклонением говорил о своей матери. Подобное отношение к ней, помимо обычной сыновней привязанности, вытекало, несомненно, из сознания того, чем он ей был обязан: