завалила, потом Сашка дал денег, чтобы заплатила. Пытался учить сам, но каждый раз это заканчивалось дикой руганью. Видимо, голова у меня не была заточена под вождение. Три мелкие аварии за год. Плюс несколько раз цеплялась за всякую недвижимость, вроде столбов и ограждений.

От «Пионерской» до «Чернышевской» на машине ехать минут двадцать, но я добиралась час, выбрав самый неудачный маршрут и постояв по всех пробках. Тошка в переноске заскучал, начал скулить и ворчать. Я сунула ему печеньку, при этом чуть не впилившись в трамвай. Как некоторые умудряются за рулем смски писать, для меня вообще оставалось загадкой.

Припарковаться вечером на Чайковского – та еще засада. Где-то с пятой попытки удалось втиснуться вкривь и вкось вплотную к зеленому внедорожнику. Или кроссоверу? Я ни черта в этом не понимала, все большие машины для меня были на одну морду. Оставалось только надеяться, что его хозяин более опытный водитель, чем я, и сможет выбраться, если ему надо будет уехать раньше.

Достав Тошку из переноски, я пристегнула поводок к шлейке и вытащила его из машины. Ходить на поводке по улицам он страшно не любил, но нести эту круглую тушу на руках я не собиралась. У него начался сезонный жор, и он стремительно толстел. Утром в клинике я его взвесила – уже двенадцать килограммов! Против весенних семи-восьми. В это время года еноты жрут круглосуточно, все, что способны откусить и прожевать, и готовы за еду продать маму, папу, родину и собственный хвост. К концу осени могут и до двадцати дорасти.

Привлекая всеобщее внимание, мы перешли проспект Чернышевского. Еноты вообще на редкость умильные твари, а Тошка обладал повышенной проникновенностью взгляда и был гениальным актером. Иначе не оказался бы у меня: ветеринаров обычно на такие штучки развести сложно.

Над витриной супермаркета двое рабочих возились с коробкой кондиционера, с которого на асфальт натекла приличных размеров лужа. Один из них неловко повернулся, строительная лестница-этажерка качнулась. Кондиционер вырвался у него из рук и полетел прямо на меня. Каким-то чудом мне удалось увернуться, но при этом я поскользнулась и не удержалась на ногах. И последним, что увидела, падая в лужу, был оголенный электрический провод. Боли не почувствовала, только сильный толчок - и темнота…

Потом темнота стала почти прозрачной, похожей на серое питерское утро. Я открыла глаза и обнаружила себя в большом зале на неудобной узкой кровати. Лежала я на ней голая, прикрытая простыней. К попискивающему монитору тянулись тонкие провода от прикрепленных к телу датчиков. Остро пахло дезинфекцией – до щекотки в носу. Ничего не болело, но голова была тяжелой, перед глазами все плыло.

Подошла медсестра в голубой пижамке и сказала, что меня ударило током, и я уже вторые сутки нахожусь в реанимации Мариинской больницы. До этого момента болталась между предкоматозным состоянием и комой, но, поскольку очнулась и показатели приходят в норму, скоро переведут в палату.

И действительно перевели – в тот же день. В четырехместную, но довольно приличную. Недавно покрашенные желтовато-розовые стены, потолок без пятен, удобные кровати, туалет на две палаты. И соседки нормальные.

Но двое суток! Первая моя мысль, еще в реанимации, разумеется, была о Тошке. Что с ним стало, где его теперь искать? Слезы текли сами собой, когда я думала, что он мог попасть под машину. Или забрали к себе такие же уроды, у которых я его выкупила весной. С Тошкой, конечно, было непросто, но за эти несколько месяцев я к нему привязалась. В отличие от Сашки, который его терпеть не мог и без конца на меня шипел за то, что я притащила в дом «эту скотину».

Кстати, о Сашке… Он вряд ли стал бы меня искать. Наоборот, мне бы этого очень не хотелось. Но мама-то? Я ведь ехала к ней – и вдруг пропала.

Медсестра принесла из камеры хранения мою сумку, но телефона в ней не оказалось. Как раз перед моей встречей в луже с проводом пискнуло уведомление Вайбера, и я достала телефон, чтобы прочитать. Видимо, улетел куда-то. Пришлось попросить у соседки. Мамин номер был одним из немногих, которые я помнила наизусть.

- Тата, ты уже в палате? – деловито спросила она. - Сейчас еду.

От Чайковского до больницы было минут двадцать пешком. Мама появилась через полчаса, с большой сумкой. Поцеловала в лоб, села рядом на стул и строго поинтересовалась:

- Ну и как, Наталья, это называется?

- Что именно? – не поняла я. – Можно подумать, я специально. У меня вообще Тошка пропал.

- Жаль, - вздохнула мама. – Но, может, найдется еще? Объявления дать? Ладно, ты мне другое скажи, что у вас с Александром?

Я молчала. Деваться некуда, надо сдаваться, но я не знала, как лучше это сделать.

- Я жду, тебя нет. Звоню – телефон недоступен. Через час позвонила Саше. У него тоже недоступно. Городской не отвечает. В одиннадцать не выдержала, поехала к вам. Звоню в дверь – тишина. Тут сосед ваш с собакой вышел. Сказал, что Саша уехал куда-то, а тебя он уже давно не видел. Это как понимать?

- Мам, я от него ушла. Все, давай не будем.

- Что значит «не будем»? – не сдавалась она. - Ты ушла от мужа, и мы не будем об этом говорить? Это серьезно или просто поссорились? И где ты живешь?

- Это серьезно, - мне захотелось спрятаться от нее под подушку. - Он, наверно, в Москву уехал по делам. Вернется – разведемся. Сняла квартиру.

- У него что, другая женщина? Что случилось?

О господи, другая женщина! Может, ма, тебе еще синяки показать?

- Мам, у нас просто все плохо. Давай потом, пожалуйста. Как ты меня нашла?

- Позвонила в бюро несчастных случаев. Паспорт-то у тебя с собой был, - она открыла сумку. – Давай-ка помогу переодеться. Пришлось все новое купить, в квартиру ведь не попасть, ключи вы мне не дали.

- Скажешь, сколько, отдам деньги, - я села, и голова закружилась.

- Не обеднею, - мама поджала губы. – Это все из «Фикс-прайса».

Она достала ночную рубашку, халат, тапки, пакет с бельем и туалетные принадлежности. Переодевание из больничной рубашки отняло столько сил, словно я вскарабкалась на Эверест.

- Как ты? – спросила мама, накормив меня домашним супом и блинчиками.

- Да ничего, вроде, - прислушалась я к себе. - Только слабость, голова кружится.

«Я жаба, раздавленная на дороге, я жаба раз-дав-лен-на-я», - выплыла из памяти давно забытая песенка.

Хоть я была и звериным врачом, но все же медиком, поэтому представление об электротравме имела. На втором курсе ветакадемии пришлось писать реферат о поражении крупного рогатого скота электротоком при обрыве проводов ЛЭП, так что понятие «шаговое напряжение» для меня было не пустым звуком. И я