Фарафонтов, отрывки из своего «Училища благочестия» читал известный священник-педагог Мансветов…

Иногда камердинер брал Александра за руку и с благословения матушкп отводил его на Екатерининский канал, в дом католической церкви, где по подписке за 125 рублей читал популярные лекции модный в Петербурге императорский физико-механик Антон Росппни.

Лекционный зал был очень красив, внимание Александра постоянно привлекал огромный деревянный стол, заставленный различными колбами и диковинными инструментами.

Роспини читал громко, закатывая глаза и эффектно размахивая длинными руками.

3

Боясь за сына, болезненно любя его, стремясь по-своему образовать детский характер, Прасковья Александровна не допускала его столкновения с несправедливостями и теневыми сторонами тогдашней России. Выбраться из духовного затворничества помогали Александру учителя и собственное любопытство.

Княгиня присутствовала на многих занятиях сына. Белюстину, вечно всклокоченному преподавателю латыни губернской гимназии, автору многочисленных учебников, она почему-то не очень доверяла.

А профессор Педагогического института Попов, торжественно и заунывно читавший в подлиннике «Одиссею» и «Илиаду» Гомера, несмотря на свою крайнюю молодость, ей нравился глубокомысленными речами и опрятностью.

— Дмитрий Прокофьевич! А вы не пробовали перевести эти поэмы на отечественный язык?

— Давненько намереваюсь заняться этим, ваше сиятельство, но, — разводил руками Попов, — пока ограничен во времени и средствах, хоть мысли сей и не оставляю. Быть может, наш юный князь, отлично преуспевший в древних языках, окажет мне в том содействие?

Взоры взрослых обращались на Александра.

Он краснел и начинал ерзать на диване.

Прасковья Александровна ласково улыбалась.

Началась Отечественная война. Иван Сергеевич Одоевский вновь надел запылившийся мундир. Он стал шефом Московского ополчения и командиром 2-го казачьего полка.

Воодушевление охватило и Александра. Он многократно перечитывал ставшую особо известной в последнее время «Победную песнь героям» Кондратия Рылеева… «Возвысьте гласы свои, барды. Воспойте неимоверную храбрость воев русских!., да живут герои в песнях ваших… Да, вспоминая о доблестях предков своих, потомки наши возгорят жаром великим любви к отечеству; и да всегда разят врагов имени российского…»

— Успеешь, сын, навоюешься, хоть лучше, конечно, без того обойтись! — сказал отец, уезжая.

Приняв участие в освободительных походах, повидав Европу, он вернулся домой и уже навсегда расстался с порыжевшим от солнца и пороха мундиром.

Несмотря на свою боевую молодость, Иван Сергеевич не был особо склонен к военной службе. И потому не приуготовлял к ней сына. Впрочем, на досуге он любил вспоминать свою юность, знаменитых полководцев, с коими близко знаком был, походы, в которых участвовал…

Будучи внуком президента Вотчинной коллегии Ивана Васильевича Одоевского, он служил в молодости адъютантом светлейшего князя Потемкина-Таврического, воевал в Турции и Польше. Получив сравнительно небольшой чин генерал-майора, женился но любви на своей кузине Прасковье, принесшей ему в приданое большое поместье в Ярославской губернии и тысячу крепостных душ.

Единственному сыну они отдали всю сердечную теплоту и любовь.

Одиннадцатого февраля 1815 года Сашу Одоевского по обычаю старинных дворянских семей записали на тринадцатом году на гражданскую службу — канцеляристом в Кабинет его величества, где он, ничего не делая, начал потихоньку получать очередные чины… С учителями он занимался по-прежнему.

Летом ездил с отцом в Николаевское. По дороге задерживались в небольшом селе Сущеве, от которого до родных мест было не более сотни верст. Село это принадлежало отставному секунд-майору Ивану Никифоровичу Грибоедову, родственнику Одоевских. В старом барском доме они нередко останавливались на ночлег.

Здесь молодой князь познакомился со своим кузеном Александром Грибоедовым, остроумным, слегка скептичным юношей, полным столичных новостей и литературных интересов.

— Каково служится, тезка? — смеясь, спрашивал он подростка. — До генеральских чинов много ли осталось?

Одоевский смущался.

— А поэзией ты случайно не увлечен? Я угадал, да? И конечно, сочиняешь? Ну-ка прочти…

Прослушав с трудом выдавленные раскрасневшимся отроком строки, Грибоедов доброжелательно качал головой.

— Мне кажется, изрядно! Толково и с чувством… Прочему научит жизнь.

— Ты совсем замучаешь сына, Александр! — вмешивался в разговор Иван Сергеевич. — Он у меня как барышня, чуть что — краской заливается.

— Со временем возмужает!

После злополучной дуэли Шереметева с графом Завадовским, Грибоедова, бывшего на ней секундантом, отправили с русской миссией в Персию.

Одоевский долго помнил о своем двоюродном брате, одобрившем его первые поэтические опыты. Надеялся на новые с ним встречи, с нетерпением ждал их…

В последнее время он основательно сдружился с французом Шопеном и профессором Педагогического института Арсеньевым, чья недавно вышедшая книга «Начертание статистики Российского государства» подверглась жестокому гонению.

— Константин Иванович! За что ругают вашу книгу?

— За либеральные идеи, мой юный друг.

— А все же?

— Понимаешь, Александр! Я считаю крепостное право тормозом всему: промышленности, земледелию… Только свобода всех граждан — залог процветания общества. Да можешь сам прочитать об этом в моей книге.

— Но где я…

— Возьми мой экземпляр. Только об одном прошу! матери и особливо Ивану Сергеевичу не показывать.

Вечером, закрывшись в своей комнате, он полистал страницы книги и наткнулся на такие слова:

«…Крепостность земледельцев есть также великая преграда для улучшения состояния земледелия. Человек, не уверенный в полном возмездии за труд свой, в половину не произведет того, что в состоянии сделать человек, свободный от вечных уз принуждения». «Верно», — отметил Александр карандашом на полях страницы и снова углубился в чтение. «Доказано, что земля, возделанная вольными крестьянами, дает обильнейшие плоды, нежели земля одинакового качества, обработанная крепостными. Истина непреложная, утвержденная опытами многих веков протекших, что свобода промышленника и промыслов есть самое верное ручательство в приумножении богатства частного и общественного, и что для поощрения к большей деятельности и к большему произведению нет лучшего, надежнейшего средства, как совершенная, не ограниченная никем, гражданская личная свобода, единый