осторожность, чтобы не задеть больную ногу Егора. Галя шла, держась рядом с седлом, и отводила все ветки от больного. Егор был бледен, ерзал в седле. Наконец он попросил небольшой кусок веревки, зацепил петлей лубок и подтянул к луке седла. Теперь нога была в строго горизонтальном положении и не надо было тратить усилий, чтобы ее удерживать.

— Ты у нас прямо рационализатор, — пошутил Молчанов.

Егор только улыбнулся в ответ. Шутки шутками, а ему было плохо.

— Однако, стоять не надо. Когда голова сильно кружиться будет, скажу.

Галя поняла его состояние. Она мягко отодвинула Молчанова и шлепком ладони подогнала коня. Как-то так сложилось, что в пути Егор оказался под ее опекой. И он по-своему старался выразить благодарность: улыбкой, ласковым словом, взглядом.

Галя — широкоплечая, крепкая, в тельняшке и сатиновых шароварах, заправленных в кирзовые сапоги. Черные прямые волосы острижены коротко и почти не выбиваются из-под вязаного берета. Если она набросит на плечи ватник, ее не сразу отличишь от парня. Смуглый безусый паренек с румянцем и живыми блестящими глазами.

За несколько дней работы в экспедиции она показала, что ей по плечу любое дело. С одинаковым усердием девушка гребла, варила еду, вьючила лошадей. Во многом ее можно было поставить почти наравне с мужчинами, но она превосходила их — больших, с грубыми руками, — когда требовалось почти неуловимым движением иглы распластать на стеклышке едва заметного простым глазом гельминта, обнаруженного в рыбьих потрохах, чтобы потом рассмотреть его под микроскопом и зарисовать.

Галя была очень довольна зачислением в экспедицию: сразу после техникума попасть на практическую работу с видными специалистами не каждому удается. К тому же она уже успела убедиться, что все трое были хорошие люди, обходительные. Особенно Молчанов. Опытный ихтиолог, он так много знал! Если бы Галя знала половину этого, и то была бы счастлива. И такой чудак: вздумал отращивать бороду, глядя на Александра Николаевича. Галю это всегда смешит, хотя борода у него растет черная, блестящая и до того пушистая, что рука тянется ее погладить, и это желание всегда повергало Галю в страшное смущение.

Им частенько приходилось обрабатывать материалы. Обычно Юрий Михайлович, глядя в микроскоп, диктовал Гале названия обнаруженных у рыбы гельминтов, а она заносила все это по-латыни в дневник. Но как часто мысли ее были далеки от работы. Искоса наблюдая за Молчановым, она вспоминала пустячный девичий разговор в общежитии, когда одна из подружек похвасталась, что у ее знакомого настоящий греческий нос. Глядя на Молчанова, Галя думала, что именно у него мужественное лицо — смуглое, энергичное, нос с легкой горбинкой, твердый подбородок.

Ребята не баловали Галю своим вниманием. Разговоры девчат о замужестве были для нее далеки. Правда, в прошлом году, когда она гостила у отца, приезжал Ермолов, делал неуклюжие намеки. Это было и приятно, и смешно. Ермолов! Губастый, здоровый, как медведь. Разве она полюбит такого? У нее еще все впереди. Тот, единственный, которого она встретит, будет совсем не таким, как Ермолов. Галя знает, что она не красавица. Но тот, будущий, оценит ее за доброе сердце, за то, что она будет верной ему помощницей.

Странные фантастические образы возникали порой в Галиной душе. Тревожное ожидание часто охватывало ее. Это походило на огонек, который исподволь тлеет, чтобы потом вспыхнуть жарким пламенем. Гале становилось страшно, и она еще старательнее занималась многочисленными делами, вызывая у других одобрительное удивление своей неутомимостью, ненасытной жадностью к труду.

…К оставленному утром лагерю экспедиция вернулась с наступлением темноты.

Восход солнца застал всех на ногах. Собрались, не теряя понапрасну времени. Егора усадили в седло, и группа Скробова отправилась в путь.

Буслаев и Молчанов принялись накачивать резиновую лодку.

Баджал — свирепая река. Больше, чем каменьями, она страшна заломами, нагроможденными во множестве на берегах и отмелях. Ни один эвенк не отважится пуститься по ней на бате.

Буслаев понимал серьезность предстоящего пути. Покончив с приготовлениями, он тщательно проверил загрузку лодки и негромко сказал.

— Отчаливай!

Молчанов налег на весло, отталкиваясь от берега. Стремительное течение подхватило лодку. Быстрей, быстрей! Лодку раскачивало на волнах и тащило на перекат, где кипели белые буруны.

— Греби ближе к отмели! — закричал Буслаев.

В прозрачной воде видны все валуны, камешки, то бледно-голубоватые, то зеленые. Это на глубинах меняющаяся толща воды придавала им каждый раз новый оттенок. Лодка мчалась так быстро, что Буслаеву порой казалось, будто он съезжает с горы на салазках. Камни нельзя рассмотреть: дно разматывалось нескончаемой пестрой лентой, как под колесами, и гул перекатов, нарастая, напоминал грохот идущего вдали поезда.

На душе тревожно. Несмотря на отчаянную работу веслами, лодка почти не повинуется им. Кажется, только всего и пользы от гребли, что она наращивала и без того сумасшедшую скорость. Но нет — пролетели перекат и, обдаваемые брызгами, прошли у самого буруна, с силой отбрасываемого заломом. Будь лодка неуправляемой, их бы непременно швырнуло на груду мертвого леса — тополей, елок, чозений, лиственниц, спрессованных у берега водой в неразъемную баррикаду. Создав сама себе преграду, вода ярится, налегает; залом пружинит, отбрасывая от себя пенистые валы.

Иногда вслед за перекатом лодку с разлету бросало в кипящие черно-зеленые водовороты. На речной зловещей глубине лодка задрожит, качнется, будто враз за днище ухватились чьи-то невидимые цепкие лапы, и тогда путники получали передышку.

— Ну и река! — воскликнул Молчанов. — По такой меня второй раз плыть не заставишь.

— Держись! — крикнул Буслаев, налегая на весло. — Нажимай вправо. На залом бьет!

— Проскочим, — голос Молчанова потонул в шумном плеске воды, бесновавшейся у залома. Только подлетев почти вплотную, они поняли, почему здесь так буйствует вода. Река делала крутой изгиб и, как в тисках, билась между двумя заломами.

— Бей вправо! Бей!

Ощерившийся корягами залом надвинулся внезапно, сразу закрыв перед путниками все: и дальние сопки, и лес, даже небо. Только мокрые раскачивающиеся, обглоданные водой стволы, Коряги, острые, как пики, еловые сучья.

— Жми!..

Лодка провалилась, а залом, наоборот, вырос из воды. Толчок — и, вскипая белой пеной, поднялась зеленая волна. Лодку, уже почти затянутую под залом, вскинуло кверху, поставило боком и отшвырнуло в сторону.

Вещи, лодка залиты водой. Но отливать некогда, их