из первых подался в Америку Евсей, Пашка сказал Шломе:

— Все ваши едут. У нас в Кричеве уже ни одного еврея не осталось. А вы чего ждете?

— Не знаю, чего жду. У моря погоды, наверное, — грустно сказал Шлома и добавил, — Перла каждый день про это разговоры заводит. Ей кажется, что там булка с маслом. А там, как и везде, шерри-бренди, чепуха…

— Может, и шерри-бренди, а лучше, чем здесь, — сказал Пашка и неожиданно добавил, — там вас хоть Лешка Немец жидом не назовет!

— Тебе уже рассказали, — вздохнул Шлома и добавил, не ожидая ответа, — не на одних Лешках Краснополье держится.

А назвал Лешка Шлому жидом на День Победы, можно сказать, в святой для Шломы день. В этот день в Краснополье всегда устраивали маевку возле кургана на чериковской дороге. Шлома всегда в этот день надевал свою единственную медаль «За отвагу» и первым домбытовским автобусом уезжал на курган. Как всегда, он подходил ко всем компаниям, всюду его поздравляли и угощали и он чувствовал себя самым счастливым человеком. В этот день возле кургана всегда было много приезжих, бывших краснопольцев, Шломе было что вспомнить и о чём поговорить. Как говорила Перла, он сиял в этот день, как субботняя хала, только что вынутая из печки.

У Лешкиной компании Шлома оказался где-то к середине дня. Останавливаться он не хотел возле них, но Лешка его окликнул сам:

— Шлома, — сказал он, — у нас тут к тебе вопросик есть. Как к ветерану.

— Какой? — спросил Шлома.

— Я тут пацанам говорю, что тебе за стрижку медаль дали, а они не верят. Подтверди!

Маленький Шлома посмотрел на него снизу вверх и сказал:

— Перебрал ты сегодня. Не то говоришь.

— Я, перебрал?! — хмыкнул Лешка. — Тебе и не снилось, сколько я могу выпить! Кстати, второй есть вопросик: почему вы, жиды, не можете пить по-мужицки? Давай, кто кого перепьёт. Тут узнаем, служил ты на фронте или в Ташкенте! Наш полковник говорил, настоящий русский солдат может выпить цистерну. А ихний на первой бутылке загнется.

— Давай, — сказал Шлома и сжал до хруста кулаки. — Посмотрим, солдат ты или шерри-бренди.

Шлома уже с утра выпил свою долю и сейчас в душе сомневался, сможет ли он перепить этого здорового парня, но отступить, услышав слово «жид», он не мог. Вся надежда была на то, что и Лешка был уже не первой свежести.

Пацаны, сидевшие с Лешкой, растерянно забегали глазами, но под взглядом Лешки протянули две не начатые бутылки…

— Из горлышка, — сказал Лешка, — или по-жидовски стаканами?

— Из горлышка, так из горлышка, — сказал Шлома.

Он губами вытянул из бутылки пробку, потом одним долгим глотком втянул внутрь всю жидкость, несколько минут смотрел, как Лешка давится рвущимся назад вином, и сказал:

— Следующую.

Её Шлома тоже осилил почти одним глотком. Перед глазами шли круги, ноги становились ватными, но Шлома стоял и смотрел сверху вниз на Лешку, осевшего на траву, так и не допившего первую бутылку. Потом презрительно плюнул и сказал:

— Ну, кто из нас солдат? — и, повернувшись к пацанам, спросил. — Следующую пить или вам оставить?

Пацаны ничего не ответили, а Лешка пьяно прошипел:

— Все равно я погуляю на твоих похоронах ….

— Не дождешься, — ответил Шлома и пошел.

Он не помнил, как его привезли знакомые домой, но войдя в дом, пришел в себя и извиняюще сказал:

— Прости, Перл, перебрал я сегодня. Но ведь День Победы…

С этого дня Лешка Немец старался не попадаться Шломе на глаза: хотя зловещие слова, что он погуляет на Шломовых похоронах, повторял, чуть ли не каждый день, на что Шлома, когда ему передавали эти угрозы, неизменно отвечал, что этого немец не дождется!

Евреи потихоньку уезжали из Краснополья и, в конце концов, остался в Краснополье из евреев один Шлома и приезжий инструктор райкома… И тогда Шлома махнул рукой: вся родня там, не оставаться же одному, и начал собираться к Евсею в Нью-Йорк. Все, что у них было, Шлома не распродавал, а оставил Пашке:

— Бери, Феферка, и пользуйся на здоровье! Голова есть, руки есть, там заработаю!

И с этого начал в Америке жизнь. На удивление всех наотрез отказался оформлять бумаги на пособие по старости.

— Ду бист а мишугинер, — кричала Перла, — ты сумасшедший, самый настоящий, Печерск по тебе плачет! Ему на блюдечке дают доллары, а он не хочет брать! Вы видали когда-нибудь такого дурака?

— Не кричи, — останавливал её Шлома. — Что я сделал для Америки, чтобы брать у неё деньги! Ну, был бы я больной, не приведи Бог, тогда другой разговор! Но у меня же руки есть, ноги есть, и голова совсем неплохо работает.

— Шлома, — объяснял ему Евсей, — парикмахеров здесь, как резаных гусей на Пасху: ешь, не хочу! Разве ты не знаешь мудрые слова: дают деньги — бери! Ты уже там своё отработал! Кому тут нужен парикмахер из задрипаного Краснополья? Здесь в пятьдесят лет трудно найти работу, а тебе уже семьдесят! До ста лет!

— Что вы все раскричались, как куры на крусадне! — отбрил всех Шлома. — Я сказал, что буду работать — и буду! А все ваши разговоры — это шерри-бренди!

— Попрыгает-успокоится, — махнул на него рукой Евсей, а Перла сказала, что если бы знала, что он устроит здесь такие фокусы, то оставила бы его в Краснополье.

Но на удивление всем Шлома нашел работу, и не где-нибудь в Бруклине в русской парикмахерской, а в Манхеттене, у такого же старого, как он сам, итальянца, мистера Бонаверто, в парикмахерской которого стригся едва ли не весь Бродвей. Как на него набрел Шлома, никто не знал, но все знали, что испытывал Шлому мистер Бонаверто на себе!

— Ничего сверхъестественного я ему не сделал, — объяснял Шлома, — обыкновенную полечку с полубоксом сзади. У нас в Краснополье я это делал каждому второму. И в это время к нему заходит этот высокий итальянец из кино. Правда, в кино он высокий, а в жизни нет. Я не помню, как его звать, но этот фильм я видел ещё в Краснополье. Ты помнишь, Перла, как он из русского боксера делал грушу. О, я забылся, ты такие фильмы не смотришь. Так вот этот сеньор захотел, что бы я ему сделал такую же полечку, как мистеру Бонаверто! И я ему сделал! И он дал мне тип! Перлочка, ты знаешь, что такое тип? Я так и думал, что ты по-американски знаешь только, что такое асисай! А тип — это по-нашему пару копеек на чай! Так вот он дал мне на чай сто долларов! Ты пила когда-нибудь чай за сто долларов?

Эту историю Перла заставила Шлому рассказывать раз десять: всем своим родственникам, потом Шломиным родственникам, потом соседям, потом знакомым соседей…

— Чтобы знали, что Шлома не хуже их! — объясняла она. — А я на него кричала за асисай! Слава Богу, что он меня не послушался! Он бы этого асисая не выдержал! Он не может без дела сидеть! Слава