Аста Зангаста Записки I-тетрамино

Необязательное предисловие от автора

Когда-то, давным-давно, когда я еще был сержантом Красной армии, я купил книгу "Мир-кольцо" Ларри Нивена. И… Тррах! Бах! Уау! Аи-и-и-и! Ду-ду-ду-ду-ду! Все пять моих чувств были травмированы одновременно. Сюжет начался с места в карьер — на второй странице появляется кукольник, на третьей кзин, на пятой они летят за инопланетным артефактом… Автор смело манипулировал неизвестными читателю сущностями, ничего не поясняя. Дальше, быстрей, вперед!

Читателю, привыкшему к классическому развитию сюжета, читать было непривычно, но интересно. Потом я, правда, узнал, что зарубежные читатели смотрят на этот роман несколько иначе: для них "Мир-кольцо" — это очередная история в серии "Известный космос", все тайны которого давно растолкованы в предыдущих произведениях. Их я тоже прочитал, но позднее. С удовольствием, но без восторга.

Поэтому и считаю свой порядок чтения этой серии идеальным. Настолько, что решил попробовать осознанно повторить, представив на суд сразу четвертое произведение из цикла "Я у мамы инженер". Нам постмодернистам так можно. Представляемой на ваш суд повести предшествует роман "Пиздец, танцуй со мной", действие которого происходит в современной Москве, и две повести о Хрельхе и мире Пич.

На мой сегодняшний взгляд, эти произведения требуют серьезной переделки — на них я учился писать. И в случае, если эта повесть найдет своего читателя, я обязательно этим займусь.

Пролог. За полтора года до событий

Проснувшись от яркого света, я с удивлением огляделся. Уснув на узком диванчике в своей холостяцкой двушке, я проснулся на мраморном полу в огромном, озаренном светом невидимых ламп зале.

"Впрочем, проснулся ли? — подумал я, оглядывая высокий сводчатый потолок и высокие витражные окна. — Больше похоже на то, что моя практика осознанных сновидений наконец-то принесла плоды и у меня получилось войти в осознанное сновидение. Осуществить первое внетелесное путешествие, так сказать".

Правда, я не помнил, чтоб занимался медитацией перед тем, как уснуть, но, в конце концов, чем кроме сна это еще могло быть? Успокоившись, оглядел себя — увы, я остался всё тем же сорокалетним неудачником-инженером в мятой китайской пижаме.

Около меня на полу сидел, так же удивленно таращась по сторонам, ранее спавший у меня в ногах котик Беляш. Заметив мой взгляд, кот пожал своими узкими плечиками, недовольно пробурчав:

— А что я? Я тоже удивился!

Ну вот — говорящий кот!

Все сомнения в том, что я нахожусь во сне, моментально пропали. Обрадованный неожиданным приключением, я более внимательно оглядел зал. Мы с котом находились возле стены в огромном зале, в центре которого в светящейся пентаграмме медленно разрастался странный объект. Больше всего он напоминал мандалу, какие рисуют из песка буддистские монахи. Множество симметричных линий складывались в фигуры разных цветов, плавно перетекая друг в друга, как в калейдоскопе.

— Это молодая вселенная. Сейчас проходит акт творения: только что случилось то, что твои ученые соплеменники потом назовут большим взрывом.

Я обернулся. По направлению к нам широкими шагами шел высокий, худой старик. И тут, как это обычно бывает во сне, я понял, кто он. Это же Господь Бог. Ну или Творец всего сущего, чтоб никого не обидеть. В Творца даже некоторые атеисты верить начинают, когда долго антропный принцип разглядывают.

Выглядел Творец как обычно. Голубоглазый старик с белоснежной бородой и в хламиде. Я наклонился, поднял кота на ручки, спросив:

— Ты видишь то же, что и я, Киса?

— Это зависит от того, что ты видишь, — огрызнулся кот.

— Ну, этого, вот… Творца мироздания.

— Этого? — кот посмотрел на старика снисходительным взглядом. Потом фыркнул. — Творец… Ну придумают же такое, — возмутился он. — Хрен какой-то бородатый. С самомнением. Творец — вот те на.

— Имей уважение, кот. Это же Творец всего сущего.

— А я, что ли, виноват, что он бородатый? — продолжал ёрничать Беляш. — Он, значится, вырастил тут бороду, как у Зизитопа, а мне об этом и слова сказать нельзя?

— Просто сбавь обороты. Мы в гостях, — сказал я коту.

Конечно, я не думал, что Творец всерьез поведется на подначки четырехлетнего котика. Не прохфессор Преображенский, чай, чтоб на говорящую скотинку обидки копить. Но, с другой стороны, если это тот Творец, что описан в Библии, — нам хана. Он за меньшее медведей детьми кормил — я об этом в его автобиографии читал.

Кот же не унимался:

— Вот кто тебя сотворил, Творец? — снисходительно проворковал Беляш, спрыгнув у меня с рук и обходя Творца по окружности.

— Никто. Я всегда был, — рассеянно ответил тот, аккуратно, чтоб не обжечься, потягивая горячий чай из блюдечка. — Я и был, и сейчас есмь, и дальше тоже буду присно и во веки веков. Бито?

— Лады, — холодно согласился кот. — А вот, скажем, можешь ли ты сотворить камень, который не сможешь поднять?

— Запросто. Я же всемогущ.

— А поднять этот камень сможешь?

— Конечно, смогу. Я же всемогущ, ёба.

— А ты противоречия тут не видишь?

— Не-а. Моя вселенная — мои правила. Что хочу, то и ворочу. Так моё всемогущество и работает.

На кота было жалко смотреть.

Творец же, щелкнув пальцами, вызвал стол, украшенный огромным, похожим на автоклав и воняющим шишками самоваром, после чего налил мне и себе по стакану горячего черного чая.

— Ты хоть понимаешь, что все это окружение творит твоё подсознание? — спросил он, сотворив нам по стулу и предложив садиться. — Я просто визуализировал привычные тебе образы, чтоб не пугать понапрасну своим величием.

— Это вы здорово придумали, — согласился я. — А можно спросить, почему я удостоен этой великой чести?

— А ты сам не замечал, что ты особенный, Алёшенька?

"Значит, всё-таки я принц, — подумал я. — Или, если принимать во внимание, кто передо мной, перепутанный в колыбельке сын божий".

Господь звонко, заливисто засмеялся, икая и стукая по столу кулаком.

— Нет, а что? — обиженно спросил я. — Нормальная же теория.

— Ты бы еще себя суперменом с инвалидностью вообразил, гений.

Я демонстративно скрестил руки на груди, всем своим видом показывая, что выше мелочных подколок. Отсмеявшись, Господь налил себе еще чаю, держа паузу. Молчал и я.

— Ты агент перемен. Эмиссар хаоса. Частица нестабильности. Флюктуация неопределенности. Я доступно излагаю?

— Нет, — огрызнулся я.

— В