фэнтези, легко схлопотать в глаз от фэнов…)

Мария Семенова изо всех верований отбирает «наименее чудесные»? Не огненный змей, а всего-навсего проклятие верной гибели? Ее право. Захочет — в следующий раз напишет про огненного змея, а не захочет — не напишет.

Битва с судьбой

Итак, в романе «Валькирия» существует второй план, некий глубинный слой, которого не замечают, или не хотят замечать, ненавистники «розовых соплей». Мир магических связей между явлениями. Мир, в котором властвует воля богов и тот самый рок, над которым даже боги не властны.

Внимательный читатель заметит, что никакого фанатизма в стремлении к Великой Любви у Зимушки нет. Она рада бы избавиться от этого, стать как все. Напомним, что «быть не как все», быть изгоем — в те времена нисколько не увлекательно и не лестно, а страшно и стыдно. Как сейчас остаться без квартиры или подцепить нехорошую болезнь. Хуже, — ибо сейчас даже в таких ситуациях отыскивается трагическое величие. А тогда… Кто незамужем — перестарок. Кто вне рода — ублюдок (технический термин, плавно переходящий в бранное слово). Никакого морального удовлетворения от одиночества — до эпохи романтизма еще десять веков, и одиночка всегда хуже многих, никогда — не лучше.

Так почему ей не удается правильная жизнь? За что так, в самом деле, бедную девушку? Почему, как только она встречает приличного человека, сразу происходит какая-нибудь пакость? Прямо рок какой-то…

Именно рок. В мире, где богини ткут нити человеческих судеб, — знамениям, явленным во сне, верят и князья, и простые смертные. Только дураки и безумцы пренебрегают этими вестями. Если ты отказываешь достойным женихам оттого, что видишь во сне кого-то, наяву никогда не виденного, — так вершится предначертанное, так суждено, так нужно, хотя ничего веселого в этом нет. Зима все время помнит, в чем ее долг и что для нее — предательство. Не девичьи бредни и не печальный благоразумный отказ от них — долг и предательство. Именно эти слова, именно так мыслится и чувствуется. Зима ждет не «суженого» из чувствительной песенки, а сужденного. Веленного богами. Точнее, той единственной богиней, чьи наставления людям нельзя узнать из прародительских заветов, а можно лишь угадать.

Норны сильнее других богов, даже тех, которые подарили мужам мечи, а женам прялки. На человека, исправляющего порченую Долю, светлые боги смотрят снисходительно. Чтобы спасти свой род и вождя, Зима должна была сменять девичий убор на кольчугу кметя. Не более и не менее. Именно такова была «воля судеб» — и откажись она, прояви благоразумие, все кончилось бы плохо, мир стал бы немного хуже, чем ему полагается.

Будь в IX веке на берегах Нево побольше грамотных людей, запись о тех событиях могла бы быть, например, такой:

«Над родом, к которому принадлежал злосчастный, срубивший дерево, с тех пор тяготело проклятие: никто из них не смел ходить в лес. И была в том роду девушка, которую иные назвали бы одержимой. Выйдя из детских лет, преисполнилась она безумной уверенности, что судьба ее непохожа на другие судьбы и что мужем ей станет герой. Немного ей было радости от того, ибо всякий раз, как добрый человек был готов назвать ее своей женой, она говорила «нет», думая сказать «да». А было так, что подошел к ее селению славный вождь, и зане проклятие было сильно, оказался нарушенным запрет, данный ему. Гибель его стала бы великой скорбью для окрестных земель, ибо лишились бы они защиты. Но предначертано было, чтобы дева, умершая и родившаяся вновь, ратный труд на себя принявшая, взяла на себя проклятие рода и проклятие вождя, когда сошлись они воедино, — и так все они были избавлены от гибели, и свершилась ее судьба».

Дамский роман. Плоская этнографическая реконструкция. Неужели надо писать непременно высоким штилем и непременно про Западную Европу, чтобы в произведении можно было признать «волшебную сказку»? Лично мне не внушает сомнения жанровая принадлежность «Валькирии»: сражение человека и рока, долгожданный и невозможный счастливый конец… Отсутствие бронированного дракона на реактивной тяге как-то не разочаровывает.

«Я иду учить тебя смеяться…»

Хочется сказать несколько слов о литературном обаянии Семеновой.

Она ведет свое повествование, поддерживая изящное равновесие между стилизацией и «незаметным» реализмом. Она внимательно следит за словоупотреблением: ее герой (и даже невидимый рассказчик) не обмолвится словом, знать которое не имеет права (например, «сахарный» — за века до появления сего продукта), а с другой стороны, не упустит ассоциации, обычной у его народа и неочевидной для нашего современника. Она блестяще имитирует русские переводы скандинавских стихов и, более того, в отдельных случаях, кажется, это и есть ее переводы — например, в начале «Лебединой Дороги».

Чуть хуже, на мой взгляд, обстоит дело со стихами в «Волкодаве». Песни рудников и Песня Смерти переданы откровенно современным стихом, и это выглядит немного как вертолет над Ледовым побоищем, но песня Декши и не совсем пристойные «частушки» о девках разных племен — снова здорово. (Впрочем, стилизация стихов в фэнтези — вопрос совсем отдельный. Как примирить современное пристрастие к рифмующимся концам строк, без которых, по-нашему, нет стиха, и особенности реальной древней поэзии? Это труд, для которого потребны не только переводческий и поэтический талант…)

Мария Семенова бережно и внимательно относится к деталям, к мелочам сюжета, каждой детали дает поиграть. Вот хитрый воспитующий валун из «Лебединой Дороги», вот корабельный кот викингов, вот печальный стих, прочтенный Ниилит у книжного лотка и предвосхитивший встречу Волкодава со стариками-вельхами… Кое-кто считает Марию Семенову слишком прямолинейной, осуждает «бесхитростность» ее сюжетов: зачем, мол, все так разжевывать, никаких загадок не остается. Уверяю вас, загадок и разгадок более чем достаточно, только относятся они в основном к тому самому второму смысловому слою, который иные читатели гордо игнорируют.

Например, почему Зима — Валькирия? Только ли потому, что она воительница, а Хаук, наградивший ее этим прозвищем, — датчанин? Но люди, наделенные даром складывать песни, перед лицом смерти пустяков не болтают, и ничего удивительного, что имя оказалось пророческим. Валькирия — вестница богов, та, кто уносит поверженного героя с поля брани. Что за дело, если Зима не слишком напоминала крылатую деву, когда из последних сил тащила вождя по ночному снежному лесу. Не во внешности, знаете ли, суть.

Еще несколько слов о якобы имеющей место «наивности»