Елена Клещенко Коллеги, или Приключения двух врачей и джентльменов на Антильских островах

Друзьям-натуралистам, с любовью.

И отдельно — прототипу героя, с искренними извинениями.

— Добрый день. Как мне кажется, я имею честь видеть капитана Пьера Ле Сана?

Питер Блад медленно поднял голову; перед глазами все плыло. С противоположной стороны стола маячило длинное серьезное лицо, обрамленное аккуратными каштановыми локонами. Не юноша, но и не муж в летах, не красавец и не урод. Французский язык безупречен, однако тот факт, что в организме собеседника содержится больше рома, чем любого из четырех жизненных гуморов, обойден вниманием с чисто английской выдержкой. Да и камзол не от французского портного.

— Вы имеете эту честь, — с трудом произнес он. — Питер Блад, если вас не затруднит.

— О, прошу прощения! Не знал, что… вы англичанин.

— Ирландец.

— Мне назвали вас на французский лад, а здесь, на Тортуге, трудно распознать и земляка. Я сам родился в Киллилей, в графстве Даун. Доктор Ханс Слоан, к вашим услугам, капитан.

— Ханс Слоан из графства Даун? Забавное сочетание! — Капитан недобро усмехнулся. — Извините мое любопытство, вы не из тех ли шотландцев, что поселились в северных графствах по велению Якова Первого? Дабы служить примером благочестия для погрязших в пороках аборигенов?

— Сын одного из тех шотландцев, с вашего позволения. А вы, как и многие ирландцы, исповедуете католическую веру?

Доктор Слоан задал этот вопрос без злобы или показной холодности, скорее печально, и у Блада пропало желание затевать ссору. Впрочем, собеседник тут же погубил произведенное впечатление:

— Что ж, пока Англией правит сын католической церкви…

Лишь два предмета для беседы могли испортить настроение капитану Бладу, когда он был настолько пьян, и новый знакомый только что затронул один из них.

— Послушайте, как вас там… доктор! Говорите, что вам от меня нужно, или проваливайте.

— Извольте. Мне говорили, что у вас имеется на продажу иезуитская кора, называемая также перуанской. Я хотел бы приобрести ее.

— У меня не аптека, доктор. Я ничего не продаю на унции.

— Это вполне соответствует моим желаниям, — тон доктора Слоана не изменился. — Скажем, десять или двадцать фунтов, по пять ливров за фунт — это выгодно для вас, с учетом ваших расходов на ее приобретение?

Брови капитана Блада поползли вверх. Синие глаза моргнули, но остались полузакрытыми.

— Мои расходы на ее приобретение? — с расстановкой повторил он. — Позвольте-ка… — Широким жестом капитан развернул перед собой воображаемый гроссбух, перекинул пальцем воображаемую костяшку счетов. — Если мне не изменяет память, кора, вместе с прочими грузами в том же испанском трюме, обошлась мне в цену двух восьмифунтовых ядер и сообразного количества пороха. Не считая, разумеется, труда моих людей. Ради всего святого, сэр, как вас занесло на Тортугу?! Понимаете ли вы, где находитесь?

— Надеюсь, что да, — все так же невозмутимо ответил доктор Слоан. — Я приехал сюда с рекомендательными письмами к месье д'Ожерону, и он дал мне несколько полезных советов касательно жизни на его острове. Видите ли, я скоро возвращаюсь в Лондон, а там перуанская кора стоит больших денег. Она, как вы, вероятно, слышали, оказалась отменным средством против эссексской малярии. Но когда ее собирают люди, несведущие в ботанике, они могут нарезать коры с совсем других растений, а проверять действие каждого образца на страдающем лихорадкой было бы затруднительно, да и опасно. Лучше всего, как мне сказали, кора, собранная аборигенами непосредственно в Перу. Но испанские торговцы удивительно несговорчивы…

— Меткий эпитет! — капитан расхохотался. — И вы решились обратиться к тем, кто может с ними договориться на языке пушек и мушкетов? К ворам и пиратам, как называют людей вроде меня?

Доктор Слоан встал и поклонился, всем видом изображая вежливое негодование:

— Я бы назвал этих людей храбрецами, капитан Блад! Кто так говорит о вас, тот мало знает об испанцах.

— Вот как? Приятно услышать снисходительное мнение. Садитесь, доктор, не откажите в любезности. Нам с вами нужно спрыснуть сделку. Мои квартирмейстеры будут рады, медикаменты на Тортуге продать непросто.

— Благодарю, — доктор снова опустился на табурет, изящным движением приподняв полы камзола. — К великому сожалению, здоровье не позволяет мне пить ром, но от стаканчика вина не откажусь.

— Я угощаю, — непререкаемым тоном заявил Питер Блад. — Эй, как там тебя! Канарского для доктора!..

* * *

— …Сурок поднялся на горку, миронтон-миронтон-миронтэн… Увидел то, что за горкой, миронтон-миронтон-миронтэн… Очень хорошо, оставим так. Сурок спустился с го-орки, миронтон-миронтон-миронтэн… А это мы закутаем как следует и отнесем преподобному Муру… Увидел новую горку, миронтон-миронтон-миронтэн…

Смутно знакомый голос негромко напевал, бормотал, как делают люди наедине сами с собой. Напевал по-французски, умиротворенно и фальшиво, забирая на рефренах то слишком высоко, то слишком низко, а бормотал по-английски. Питер Блад открыл глаза и увидел зеленый цвет. Зеленое, и больше ничего. Нечто зеленое, освещенное снаружи ярким солнцем, целиком накрывало его лицо.

Капитан вскочил на ноги, нашаривая рукоять пистолета. Зеленое оказалось гигантским листом какого-то растения. Он стоял на прогалине в густом лесу, а неподалеку на земле сидел человек, привалившись спиной к дереву, и держал на коленях что-то вроде громадной книги.

— С пробуждением, капитан Блад, сэр. Отдых пошел вам на пользу, не правда ли?

— Вы — Ханс Слоан, доктор. Вы купили у меня кору.

Слоан кивками подтвердил оба умозаключения. Вид у него был не такой постный, как в таверне, длинное лицо сияло приветливой улыбкой. Теперь, при солнечном свете, на его коже были видны многочисленные оспинки. И он расстался со своим париком, повязав голову красным бумажным платком по моряцкой моде.

— Какого дьявола мы тут делаем?

— Ботанизируем, сэр, — Слоан устремил на него ясный взгляд светло-карих глаз. — Позволю напомнить, что вы сами изъявили такое желание.

— Я?.. — Этого капитан Блад не помнил. Но, если говорить откровенно, не помнил он многого, и не за один день. Они сидели «У французского короля». Доктор Слоан из Киллилей оказался приятным собеседником, насколько этого можно ожидать от шотландца, — внимательным, дружески расположенным, не склонным к пустым церемониям и к тому же знатоком античной поэзии. Сам он