Вера Ковальчук Эльфред. Юность короля

Пролог

Молодой двадцатилетний мужчина с соломенными волосами, подрезанными неровно и небрежно, cлез с седла рядом с огромным неохватным дубом, поколебавшись, отвел лошадь и привязал ее к молодому деревцу неподалеку. Потом вернулся к дубу и, запрокинув голову, стал всматриваться в крону. Что он пытался разглядеть в листве, вряд ли он понимал и сам. Дуб был огромный, даже трое взрослых мужчин не смогли бы обхватить ствол руками, крона распахивалась, как второе небо, накрывая собой огромное пространство травы и цветов, и обнаженной, серой земли, на которой не приживался ни один росток другого деревца. В ствол были вбиты деревянные костыльки, и даже клыки вепря, почти вросшие в кору. Старый дуб, у корней которого много лет назад приносились обильные жертвы.

Жертвоприношения давно прекратились, но дерево стояло и старело. Патриарх леса, он царствовал на пригорке, не подпуская к себе древесный молодняк ближе, чем на расстояние двадцати футов. «Как настоящий король», — подумал молодой мужчина и потрогал кору. Она была шершавая, зеленоватая, складчатая и грубая. Просто доспех.

Путник был одет очень просто — холстинная рубашка, скудно расшитая белой ниткой, потрепанные штаны, грубые сапоги и плащ — но держался очень прямо, и в его движениях чувствовались навыки воина. На поясе висел длинный кинжал, и это необычное для простолюдина оружие он носил уверенно, спокойно, нисколько его не замечая. К седлу коня, привязанного поблизости, был приторочен меч в ножнах — одно это указало бы внимательному человеку, с кем он имеет дело. Мечи стоили дорого, и владели им лишь представители воинского сословия.

Но вокруг никого не было, и некому было смотреть. Молодой путник наслаждался полным одиночеством.

Он опустился на траву и прикрыл глаза. Он устал — это чувствовалось в движениях, жестах, мимике, и даже конь, казалось, обессилел до того, что лишь вяло пощипывал травку. Иногда он поднимал голову и смотрел на хозяина, но тот лишь раз взглянул на скакуна в ответ.

— Ну-ну, — лениво произнес мужчина. — Потерпи, Экши. Доберемся до Солсбери и отдохнем. Там ты и получишь свою порцию овса.

Жеребец в ответ фыркнул и помотал головой, будто пытался стряхнуть узду.

Мужчина поднялся с земли и постоял, опираясь на ствол дуба. Он разглядывал клык вепря, почти скрывшийся под корой. В результате на теле дерева образовался желвак, похожий на кап. Только капы не появляются на дубах — лишь на березах. То, что под корой таится именно клык, мужчина догадался по форме нароста.

Потом он услышал шелест. Шорох и хруст не исчезли, стали яснее, потом превратились в звук шагов. Кто-то шел по лесу. Что ж, это понятно, дорога, которая проходит по чаще, делает крюк мимо поляны, на которой когда-то свершались языческие требы. Ни один самый добрый христианин, хоть бы он и верил всем сердцем в могущество Господа и его ангелов, не рискнул бы срубить древний дуб, или хотя бы проложить дорогу под его кроной. Крестьяне оставляли христианским священникам расправляться со святынями своих предшественников: монахи не боятся проклятия — пусть они и рискуют. Но священнослужителям не слишком-то привычно работать топорами.

Потому дуб до сих пор стоял. А дорога обегала его стороной, и тут любой, кто был достаточно смел или достаточно легкомысленен, чтоб не бояться запятнать себя проклятием, мог срезать путь.

Прислонившись плечом к стволу, молодой мужчина лениво следил, кто же появится из леса. Он стоял очень расслабленно, но на самом деле был должным образом напряжен и бдителен. От того, кто именно шел к полянке, зависело, превратится ли неподвижность в рывок, и окажется ли притороченный к седлу меч в руке. Мужчина был молод, энергичен, и не сомневался, что успеет добраться до оружия прежде, чем опасность станет серьезной.

Среди зелени и ветвей появилось темное пятно. Путник заметно расслабился и с легкой улыбкой стал ждать, когда же монах выберется на поляну. Черный капюшон длинного плаща, накинутого прямо на рясу, перепоясанную ремнем, а не веревкой, как обычно, был сдвинут на затылок, и лица он не скрывал. Лицо было молодое, без единой морщины, но очень строгое. Увидев, что на поляне он не одинок, монах остановился и оглядел путника с ног до головы, после чего решительно направился к нему.

— Сын мой! — произнес он звучно и с ясным валлийским акцентом. — Что я вижу? Неужто ты не боишься погубить свою душу, принося требы языческим богам?

Молодой мужчина рассмеялся в ответ.

— Я не приношу здесь требы языческим богам, святой отец. Сказать по правде, именовать тебя «отцом» у меня с трудом поворачивается язык. Ты, кажется, немногим старше меня.

— Что ж. Неважно, как ты станешь именовать меня — хоть отцом, хоть братом. Главное — предостерегаю тебя, что, поклоняясь старым ложным богам, ты рискуешь благословением Божьим.

— Да я никому здесь не поклоняюсь. Просто присел отдохнуть. Лошадь моя устала, а нам еще нужно добраться до Солсбери. Или, как говорили римляне, до Сорбиодуна.

— Хм… Странно. Люди боятся отдыхать на этой поляне. Опасаются проклятия дьявола.

— Я, брат мой, ничего не боюсь. Господь сильнее старых богов, иначе он бы не победил. Побеждает сильнейший, это же всем известно.

— Я вижу, ты добрый христианин, — одобрительно проговорил монах. — Как хорошо. Среди местных жителей и среди воинов на службе короля не так много благочестивых христиан.

Молодой путник снова рассмеялся. Он смеялся очень легко и искренне — так, как умеют лишь юные, притом чистые сердцем и совестью. У него были прекрасные зубы и яркий румянец, выдававшие несокрушимое здоровье и прекрасное настроение. Мужчина не отличался ни особым ростом или широчайшими плечами, ни горами мускулов или чрезмерной силой, намек на которую проскальзывал бы в каждом жесте. Нет, обычный воин — среднего роста, ладно сложенный, с короткой белокурой бородкой и узкими ладонями. Пальцы казались необычно ловкими для руки, привычной к мечу, и необычно длинными.

— Ты, брат, так много понимаешь в воинах, что берешься утверждать, будто я воин?

— А разве нет? — улыбнулся монах. Он откинул капюшон, и стало заметно, как он молод для странствующего монаха. Вряд ли больше двадцати пяти. — Разве не воин?

— Воин, — согласился тот. — Но не только.

— Позволь, я попытаюсь догадаться. Ты — приближенный короля Этельреда? Держишься так… Уверенно.

— Пожалуй, — эта беседа явно забавляла обоих. — Пожалуй, приближенный. Я — его брат. Младший брат. Эльфред.

— О, — монах легонько поклонился. Впрочем, он мог этого и не делать, ведь церковь не подчинялась власти короля и, уж тем более, его брата. — Я рад познакомиться,