или смеяться? Шедевр этот к нам в Саппоро ночью прислали ребята из Отару с приписочкой, умолявшей подправить его текст, потому как задержанный морячок говорит, что в нем по смыслу все правильно, но вот из-за фривольной формы он его ни за что не подпишет. В приписочке не сообщалось, ржал ли при этом гражданин Богородицкий Павел Андреевич, родившийся в городе Большой Камень в 1967 году или пытался, давясь смехом, сохранить на своем явно не обезображенном интеллектом лице серьезную мину. Мне же представлялось, что ржание там было гаргантюанско — пантагрюэльское, просто отарские ребята постеснялись написать нам, что они своими скрижалями сильно развеселили русского рыбака, пытавшегося ввезти в их непреступный порт — герой два пистолета Макарова.

Как следовало из шапки, протокол составлял некто Морио Сома, которого я не знал, из чего напрашивался сначала один вывод: что он молодой и служит в Отару недавно, потому как большинство отарских ребят, работающих по русской линии, мне более или менее известны; а за ним тут же последовал и второй: нельзя с таким знанием русского сажать на такую ответственную работу молодых сержантов. Я, конечно, все понимаю: ночь, темень, спать охота, а тут ни с того ни с сего заходит в порт российское судно, и надо отрываться от телевизора, напяливать на себя тугую фуражку, деформирующую голову подобно испанскому сапогу, и переться с таможенниками и пограничниками на борт, идти на ощупь, сквозь ароматы не дезинфицированных с советских времен грузовых трюмов, в ту самую каюту, о которой двумя часами раньше, когда эта проржавевшая от клотика до киля шаланда вошла в зону устойчивого приема сотовой телефонной связи, сообщил по мобильнику подкармливаемый теми же отарскими парнями невидимый миру стукачок из экипажа, и оформлять изъятие и задержание. Конечно, это дело для тех, кто помоложе, но не до такой же степени… Ведь это же комедия получается, причем явно не божественная.

«…— Откуда пришло ваше судно?

— Откуда надо, оттуда, продажная женщина, и пришло.

— Отвечайте прямо на мой вопрос!

— Зачем я, продажная женщина, тебе прямо на твой покрытый калом вопрос отвечать буду?!

— Ваш капитан сказал, что ваше судно пришло из Находки. Это правда? Вы подтверждаете этот факт?

— Этот, продажная женщина, капитан, самка собаки, гонит, продажная женщина, а вы ему верите, вступившие в половой контакт вы в рот! Он вам, продажная женщина, наврет, а вы, самки собаки, ему поверите!»

С этими протоколами у нас ну прямо беда! Инструкция требует, чтобы офицер, снимающий показания, записывал за задержанным все слово в слово. Естественно, когда допрашиваешь японца, проблем особых нет. А вот когда перед тобой сидит упертый культурист с какого-нибудь «Комсомольца Чукотки», фиксировать все дословно весьма проблематично. В процессе допроса мы все понимаем только в общих чертах — отсюда и наша профессиональная тяга к конкретным ответам на конкретные вопросы. А потом уже по магнитофонной записи восстанавливаем все слово в слово. И поскольку многие слова нам непонятны, в толстенных словарях разыскивается их глубокое значение, и затем это значение вносится в текст протокола, который после такой длительной процедуры переводится на японский язык, обеспечивая обескураженному прокурору сдвиг по фазе или, на худой конец, легкое заикание.

«— С какой целью вы имели в своей каюте оружие?

— В какой мужской — половой — орган — каюте?! Какое на внешний мужской половой орган оружие?!

— Два пистолета Макарова.

— Да их, продажная женщина, мне какая-то обнаженная головка мужского полового органа подкинула!

— Вы уверены, что это не ваши пистолеты?

— Вот, продажная женщина! Говорю: не мои это «макаровы».

— Как вы объясните тот факт, что на обоих пистолетах обнаружены отпечатки ваших пальцев?

— Каких, женский половой орган с ушами, покрытый калом, пальцев?!

— Ваших.

— Да пошел ты во внутренний женский половой орган!

— Не ругайтесь, а отвечайте! Чистосердечное признание облегчит вашу участь.

— Не знаю я ни мужского полового органа! Продажные женщины вы все! За что арестовали-то?! Самки собаки!

— Вы пока не арестованы, а только задержаны. Через несколько часов прокурор рассмотрит наше представление и примет решение о том, подписывать ордер на ваш арест или нет.

— Ягодицы с ручкой! Прокурор мужского полового члена! Вам Курилы свои, покрытые калом, назад получить хочется! Вот вы над нами и издеваетесь, продажные женщины!

— Курилы здесь ни при чем! Отвечайте на вопрос о пистолетах!

— Половой орган моржа — самца вам, а не «отвечайте»!

— Прекратите ругаться! С какой целью вы хотели ввезти пистолеты? Кому вы хотели их продать или передать?

— Мужского полового органа тебе лысого, а не «передать»! Не буду ни мужского полового органа говорить, продажная женщина!»

Не то чтобы я сам сразу такие вот протоколы по русской матери свободно записывал, но мой друг Ганин довольно быстро оторжал над моими первыми опытами и за полгода обучил меня всем этим «продажным женщинам» и «половым органам моржа — самца». А этот бедолага Сома, видно, Ганина моего не знает и уроков у него явно не брал. Надо будет его на зимние курсы в нашу полицейскую школу направить. Пускай там Ганин пару недель поработает на корпусе, может, из парня и выйдет чего. Или, как сам Ганин говорит, выползет. А то ведь и вправду даже отпетому контрабандисту с четырьмя классами самой что ни на есть средней большекаменской школы смешно становится от таких экзерсисов:

«— Ваше семейное положение?

— А?..

— У вас есть семья?

— Какая, на мужской половой орган, семья? На мужской половой орган мне семья? Ну ее в ягодицы, эту семью!

— С кем из ваших родных в России мы можем связаться, чтобы сообщить о вашем задержании?

— Я, продажная женщина, тебе, продажная женщина, официально заявляю, что, во — первых, никаких покрытых калом Курил вы от нас ни мужского полового органа никогда не получите, и, во — вторых, продажная женщина, никому продажная женщина, ничего сообщать не надо. Я сам, продажная женщина, кому надо сообщу!»

Нисио как факс с этой античной драмой в прозе получил, хихикнул как-то нехорошо и меня подозвал. Вот тебе, Минамото, говорит, лингвистический практикум: сядь и приведи текст в порядок, чтобы задержанному его подписать можно было дать и чтобы прокурор над переводом не смеялся. Так начался для меня понедельник — день, как известно, не самый легкий, может, именно памятуя об этом, Нисио решил приподнять мне настроение, зная, что я хотя бы внутренне, но поиздеваюсь над весьма приблизительными познаниями в великом и могучем языке недалекого