балбес. И сколько у меня было баб, я всегда был осторожен. А с тобой — это осознанно. И ты можешь меня ненавидеть, но только так из наших с тобой отношений можно было бы выщемить эту гребанную Торопову. Разве я не прав? Только так.

Закачала в шоке и негодовании головой.

— Ты не рада? Не рада, тому что произошло? Да? — скривился болезненно Шарлай.

— Дурак ты, — утопила, спрятала лицо в ладонях. — Ох, и дурак…

Молчим…

Минуты жуткой, пугающей тишины, и наконец-то нашла силы посмотреть на него:

— Как я могу быть не рада, если я любила… и до сих пор люблю тебя всем сердцем?

Заулыбался, заусмехался радостно Димка. Притянул к себе, поцелуй в макушку.

Замерли в неудобных, но таких приятных, объятиях.

— Ну что, когда в ЗАГС?

— Что? — отдернулась, немного отстранилась я. Глаза в глаза. Размытый фокус. Но все равно вижу — не шутит.

— Ну, не одна же ты его собралась растить?

Нервически рассмеялась я, захлебываясь смущением:

— А ведь могу и согласиться.

— Ну так, когда едем в ЗАГС подавать заявление? — не отступает с затеей.

— Да хоть сейчас, — по-прежнему недоверчиво.

Метнул взор на часы:

— Уже почти семь, наверняка закрылись. — И снова взгляд мне в глаза. Отвечаю тем же: — Но если поторопимся, то, может, и успеем.

— Документы дома, — едва слышно, шепотом. Прозревая уже до конца.

— Ну, тогда завтра… с утра. Проснемся и поедем сразу от меня к тебе.

— Даже так? — с последних сил паясничаю, пытаясь скрыть внутренний взрыв чувств, эмоций, с которым не в силах совладать. До конца осознать, внять, принять. То, что происходит, и что все это значит для меня. Для нас.

— Ну так, чтобы ночью твоего брата и маман не смущать своей оргией.

— Ужасти… — на автомате шутка. А на глаза уже скрадываются слезы.

— Дин, — внезапно лицо Димы исказилось, стало серьезным. — Я тебе никогда не изменял, с той нашей встречи у меня в доме, когда ты пришла за Машку просить. Честно. Я был и есть только твой. Никого левого: никаких Ань, Мань, Кать и т. д.

— И т. д., — перекривила его слова. Едва слышно.

— И т. д., — повторил за мной.

Еще миг — и уверенное его движение. Властным велением, грубым, беспрекословным приказом — голодным поцелуем спился в мои губы, даря… разливая по венам неописуемое, долгожданное, полноценное, без запретов… счастье.