ней человек не может, хотя понимает, что приходят новые поколения, что прах умирающего «питает» живущее, даёт плодородие почве и возросшим на ней растениям и животным. Но каждая исчезающая личность неповторима. Мы глубоко страдаем от утрат и начинаем сомневаться в смысле и гармонии природы. Фёдоров бунтарски переосмысливает вопрос жизни и смерти и создаёт план «регуляции природы».

Мы эксплуатируем природу, подходим к ней утилитарно, что в конце концов ведёт к её разрушению. А что, если сосредоточить усилия на познании человека и усовершенствовании его, что, если переустроить самый организм человека, что, если раскрыть тайну наследственности? Если человек поймёт себя, расшифрует генетический код человечества, то появится возможность «восстановить из себя тех, от коих рождён сам». Появится возможность воскрешения предков.

Слово «воскрешение» ошеломляет. За ним чудится нечто сверхъестественное. Но ведь бессмертие — извечная мечта человечества. А тут её предлагают решить материалистически. Разумеется, это пока утопия, фантастика. Может быть, потому её приняли серьёзно не трезвые учёные, а классики нашей литературы. Идеи Фёдорова вдохновляли и поэтов. Брюсов писал о них: «Смерть и воскресенье суть естественные феномены, которые она (наука.— Д. Ж.) обязана исследовать и которые она в силах выяснить». Маяковский, читавший Фёдорова, мечтал в поэме «Про это» о мастерской «человеческих воскрешений» и взывал к далёкому потомку: «Воскреси!»

Человечество разрослось и распалось, но предки у живущих общие. Все мы из одной семьи, и забывать о своём родстве не надо. Воскресить отцов — наше «общее дело», наш высший долг. Надо преодолеть, как говорил Фёдоров, «ненавистную раздельность мира и все проистекающие из неё последствия». Он мечтал об идеальном обществе, где люди, совершенно и гармонично развитые, станут истинными братьями, и тогда многое из того, что мы считаем сейчас фантастикой, может стать явью…

Фёдоров мечтал об управлении ветрами и дождями для хозяйственных нужд, об овладении энергией Солнца. Да и сам земной шар, считал он, станет двигаться по воле человека («человечество должно быть не праздным пассажиром, а прислугою, экипажем нашего земного — неизвестно ещё, какою силою приводимого в движение,— корабля»).

Брюсов в 1906 году подхватил эту мысль:

Верю, дерзкий! Ты поставишь Над землёй ряды ветрил. Ты своей рукой направишь Бег планеты средь светил.

Фёдоров верил, что для труда человеческого не существует границ. Не только на Земле будет трудиться человек, но и на неисчислимых мирах вне её. Население Земли умножается, земные ресурсы истощаются, придёт время ослабления деятельности Солнца. Человеку непременно придётся заняться «отысканием новых землиц». К тому же где расселить мириады наших предков, если их удастся воскресить?

В воспоминаниях нашего замечательного филолога Ф. И. Буслаева описан такой случай. Лев Толстой выступал на заседании Московского психологического общества в начале 80‑х годов прошлого века и пересказывал увлечённо проекты Фёдорова.

— А как же уместятся на маленькой земле все бесчисленные воскрешённые поколения? — спросил кто-то.

— Это предусмотрено,— ответил Толстой.— Царство знания и управления не ограничено землёй.

Заявление это было встречено «неудержимым смехом присутствующих».

Зря смеялись. Ста лет не прошло, и космос начал покоряться человеку. В своих философских построениях Фёдоров заходил так далеко, что иные из идей творцов современной научной фантастики кажутся недостаточно фантастичными. Он не ограничивался «телесными крыльями», то есть чем-то вроде ракет, когда говорил о перемещениях в космосе. Только послушайте, что он говорил:

«Человеку будут доступны все небесные пространства, все небесные миры только тогда, когда он будет воссоздавать себя из самых первоначальных веществ, атомов, молекул, потому что только тогда он будет способен жить во всех средах, принимать всякие формы».

Кто как понимает, а по мне, это означает, что человек с его разумом при покорении космического пространства сможет перевоплощаться, строить своё тело из любого вида материи, включая плазму, чтобы проникнуть даже в пылающие звезды. В такие фантастические дебри ещё никто не забирался…

Но если могущество человека будет так велико, не злоупотребит ли он им? Нет, говорит Фёдоров, эмоциональная сфера человека изменится коренным образом с установлением всеобщей родственности и братства. Великое знание породит идеальное общественное устройство, психократию, власть психеи, внутренней силы чувства, а не внешнего юридического закона.

Я не отношусь к тем литераторам, которые презрительно говорят о фантастике как о чисто развлекательном чтиве, уводящем читателя от наболевших проблем в мир нереальный, чисто умозрительный. Читая, например, книги Ивана Ефремова, я задумываюсь над положительными и отрицательными тенденциями социального развития человечества, экологии. Веря в победу разумности, Ефремов представлял себе и то, что произойдёт, если не остановить разрастания некоторых наметившихся несообразностей. Американские фантасты по большей части верят в незыблемость сложившихся на Западе капиталистических отношений, власти денег, а также в нескончаемость борьбы добра и зла, симпатизируя, разумеется, положительным началам в природе человека.

Поскольку фантастика — чтение очень распространённое, не стоит пренебрегать ею. Давно она уже признана полноправным литературным жанром. Мои литературные интересы лежат в стороне от фантастики, но, как читатель её, я время от времени выбираю понравившиеся мне произведения иностранных фантастов, особенно американских, и перевожу их на русский.

Лучшие из американских писателей, работающих в области научной фантастики, стараются овладеть всеми теми приёмами, которые выработала беллетристика за долгие годы своего существования. Умелые мастера, они почти всегда выбирают острые сюжеты, строят фразы точно, не давая увлечь себя в сторону от основной нити рассказа, не злоупотребляя эпитетами и психологическими мотивировками поступков героев, не тратя попусту слов единой красивости ради. Поэтому рассказы их читаются на одном дыхании. Остроумные повороты сюжетов и эффектные, а порой и неожиданные концовки приносят читателю то самое удовлетворение, которое он ищет в фантастике, заранее рассчитывая на занимательность, не лишённую, однако, некоторой серьёзности вложенной в рассказ мысли. И если