постель на следующей встрече.

Спустя четыре месяца мы были все также влюблены, правда, теперь с секретами. Вот, например, сейчас — я молился, чтобы Джо не проснулся и тем самым дал мне возможность улизнуть незаметно; вот таким я стал. Мы оба знали, что скрываем что-то друг от друга, но не предъявляли права на правду: ибо не хотели раскрывать свою часть. У нас даже появилась дурацкая традиция.

Давайте я вам сейчас о ней расскажу. Всё началось в один из вечеров: я собирался в клуб к Карлу, а Джо пришёл раньше обычного. Он спросил, когда вернусь, а я ответил, что давно хотел рассказать ему о любви к сладкому. Маффины с шоколадом, ванилью, брауни, да ещё и горячий шоколад вдогонку… Джо оценил попытку сбить его с толку и начал успешно использовать мой приём против меня самого. Говорил, что мечтал побывать в Китае, смотрел аниме, пил витамины круглый год и жутко боялся микробов (последнее я и так понял по количеству флакончиков с антибактериальным мылом).

Я проскользнул в гардеробную в поисках недорогих и неброских вещей для клуба, чтобы не выделяться и не привлекать внимания людей, которые ходят в «Беверли» с целью найти спонсора, подельника, эскорт-мальчика или партнёра по бизнесу. Рядом с моей толстовкой висела спортивная куртка Джозефа — он купил её две недели назад и заявил, что она ему почти сразу разонравилась. Ох уж эти богачи. Тем не менее, в левом кармане я обнаружил доллары, а прощупав правый, понял, что там Джо хранил наушники и мини-плеер. Просто ещё одно маленькое доказательство, что у него тоже были тайны. Может, он и работал трейдером на бирже, заключая фьючерсы, но было что-то ещё. Запароленный ноутбук, телефон с предоплаченной карточкой, боязнь слежки, внезапные дела, паранойя, пистолет в тумбочке.

Тоже мне, трейдер.

С каких пор продажа нефти стала такой опасной?

Джозеф Лайт

21:35

Только за Эдди захлопнулась дверь, и я подорвался. Боже мой, как меня обрадовало то, что он наконец-то ушёл. Едва не прокололся, изображая спящего, а мои мысли уже носились в голове нескладным потоком в предвкушении нового дела. Я подошёл к шкафу, открыл тайничок, разминая затёкшую до боли руку. Приходилось каждый раз тратить время на сборы, и всё ради Эда! Вдруг ему приспичит порыться в моих вещах? Представляю, о чём он подумает, если обнаружит там, ну, всякое странное.

Я выбрался на улицу через задний двор, эпично поскользнувшись на ступеньках. Уже аккуратнее, маленькими шажками, добрался до хонды цвета металлик. Внутри сидела барышня в парке и штанах карго: моя напарница, моя любимица, Лайла. Мы поздоровались, иронично отсалютовав друг другу.

— Всё ок?

Я кивнул, обнажив зубы.

— Ох, не мог бы ты стереть с лица эту идиотскую улыбочку, Джозеф, с которой становишься похожим на маньяка, и пристегнуть ремень безопасности?

— Если ты так просишь.

Лайла завела мотор, и мы начали движение по мокрой от снега дороге. Я отсчитывал секунды, с безапелляционным превосходством глядя перед собой. Три, четыре, пять… Она собиралась с мыслями и вздыхала… Восемь, девять, десять… Подбирала слова, гадала, как бы мне поаккуратнее сообщить такую новость… Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать… И…

— Я хотела кое в чем тебе признаться.

Точно в указанное время. Я повернулся, весь готовый слушать. Пусть и знал, о чём Лайла собиралась сказать, лишать себя удовольствия всё же не планировал. Она наверняка почувствует вину и сожаление, рассказывая мне о своём ребёночке. Хотя бы раз почувствует себя виноватой! Ведь дитя заставит её бросить нашу работу. Мне придётся париться и срочно искать Лайле достойную замену. А она знала, что была незаменимой — и это здорово подбешивало.

— Мы с Риком уже не первый год думали о… Ты знаешь, что он перевёлся в Нью-Йоркский отдел и больше не ездит в командировки? — Лайла продолжила, не дождавшись моего ответа. — Так вот, теперь у него есть хорошая стабильная работа, мы уже четыре года женаты, да и моих сбережений хватит на много-много черных дней, и даже лет, так что… Мы прочно стоим на ногах и можем позволить себе ребёнка. Боже, прозвучало, будто речь идёт о покупке какого-то дивана…

— Продолжай, — я улёгся в кресле, прищурив глаза. По Восточной 61-улице нам на встречу ехала целая вереница машин; свет их фар скользил по салону.

— Когда он родится, я не смогу больше этим заниматься.

— И сколько же у нас времени? — спросил я, всё ещё держа рот на замке. Лайла молчала дольше обычного. Мы успели проехать отель «Плаза», Центральный парк, и подрезать одного наглого водителя на Пятой авеню. — Ау, сколько ты будешь со мной работать, прежде чем вы с Риком получите свой диван?

— Девять месяцев.

Я кивнул, рассмеялся, игнорируя растерянный взгляд Лайлы.

— Ты сумасшедшая.

— Чего это?

— Собираешься до самых родов ездить?

— А тебе ассистент не нужен уже?

Признаться, я такого не ожидал. Думал, что она даст мне максимум месяц, а потом с головой погрузится в заботы будущей мамы. Ведь она хотела стать мамой! Пелёнки, всякое такое. Но Лайла в очередной раз доказала свою бесшабашность, смелость и наличие проблем с головой. Я с ностальгией вспоминал, какой дерзкой она была со мной на первом задании; как спросила, сочувствую ли я жертвам.

Я ответил «да», а Лайла рассмеялась.

«А когда ты им сочувствуешь, Джо? До того, как выстрелить в спину или сразу после?» А ещё я вспоминал, какой она могла быть дома. Пару раз мы собирались небольшой компанией — я, Лайла и её муж Рик. И вопреки прогнозам, встречи не были неловкими: мы великолепно проводили время за беседами о скидках на бытовую технику, планах Пентагона и ситуации в Сирии. Рик знал обо мне только хорошее — отменную родословную как у какой-то собачонки. На пару с Лайлой мы сочинили историю о моей работе на корпорацию отца. Почему никто об этом не знал? Я не хотел светиться и отказался от поста гендиректора, пошёл работать на биржу, где бы моё имя не значило так много. Рик проглотил.

После стаканчика виски Лайлу частенько заносило в детскую тему: она рассказывала о тёплой повседневности, которая на неё однажды свалится вместе с появлением малыша и, наверняка, не замечала, как моё лицо приобретало ничего не выражающий вид. Я знал, что она рано или поздно примет решение. Лайла относилась к той категории женщин, которые не мыслили себя без материнства, воспитания,