внушать мысль, что в других местах инквизиция не существовала и не вела свою деятельность. Она существовала. Однако папская (или римская) инквизиция – под каковым названием она была известна сначала неформально, затем официально – отличалась от инквизиции Иберийского полуострова. В отличие от своих аналогов с Иберийского полуострова, папская или римская инквизиция не была подконтрольна какому-либо светскому монарху. Действуя на пространстве всей остальной Европы, она была подотчетна только Церкви.

Созданная в начале тринадцатого века, она опередила испанскую инквизицию примерно на 250 лет. Она же и дольше просуществовала, чем ее аналоги с Иберийского полуострова. Если инквизиция в Испании и Португалии была упразднена к третьему десятилетию девятнадцатого столетия, папская – или римская – инквизиция выжила. Она существует и продолжает активно функционировать даже сегодня. Правда, действует она под новым, менее позорным и опороченным названием. Под своим нынешним более благопристойным именем Конгрегации доктрины веры она по-прежнему играет заметную роль в жизни миллионов католиков по всему земному шару.

Было бы ошибкой, однако, отождествлять инквизицию с Церковью в целом. Они не один и тот же институт. Какое бы значение ни имела инквизиция – и раньше, и сейчас – в римско-католическом мире, она остается только одной стороной деятельности Церкви. Были – и есть – и многие другие стороны, не все из которых служат тому же постыдному делу. Эта книга – об инквизиции в ее различных формах, в которых она существовала в прошлом и существует в наши дни. Если она показывает себя в сомнительном свете, это не нужно распространять на Церковь вообще.

В своих истоках инквизиция была продуктом грубого, бесчувственного и невежественного мира. Неудивительно, что и она сама поэтому была грубой, бесчувственной и невежественной. Не более, однако, чем многие другие институты того времени, как духовные, так и светские. Она в такой же мере, как и другие институты, является частью нашего коллективного наследия. Мы не можем, следовательно, просто отречься от нее и предать ее забвению.

Мы должны обратиться к ней лицом, признать ее, попытаться понять ее во всех ее злоупотреблениях и предубеждениях, а затем интегрировать в новую целостность. Попросту умыть руки равносильно отрицанию чего-то в себе, в нашей эволюции и нашем развитии как цивилизации – это, по сути, разновидность членовредительства. Нельзя позволять себе исходить в своих суждениях о прошлом из критериев современной политкорректности. Если мы станем так делать, все наше прошлое будет сочтено легковесным. Тогда в качестве основы для наших иерархий ценностей у нас останется только настоящее, а каковы бы ни были наши ценности, мало кто из нас стал бы превозносить настоящее как некий окончательный идеал. Многие из худших перегибов прошлого были вызваны теми отдельными личностями, которые, как они считали в согласии с представлениями и моралью своего времени, действовали с самыми благими и достойными намерениями.

Было бы поспешностью воображать, что наши собственные достойные намерения непогрешимы. Было бы поспешностью полагать, что наши намерения не способны произвести столь же катастрофические последствия, как те, за которые мы осуждаем наших предшественников. Инквизиция – порой циничная и корыстная, порой маниакально одержимая в своих пресловутых похвальных намерениях, – возможно, действительно была столь же жестока, как и породивший ее век. Следует, однако, повторить, что инквизицию нельзя равнять с Церковью в целом. И даже во времена самых лютых своих бесчинств инквизиция была вынуждена мириться с другими, более человечными ликами Церкви – с более просвещенными монашескими орденами, с орденами странствующих братьев, подобных францисканцам, с тысячами отдельных священников, аббатов, епископов и прелатов еще более высокого ранга, которые искренне стремились исповедовать добродетели, традиционно связанные с христианством. Не должны мы забывать и той созидательной энергии, которую пробуждала Церковь – в музыке, живописи, скульптуре и архитектуре, – составлявшей противовес кострам и камерам пыток инквизиции.

В последней трети девятнадцатого столетия Церковь была вынуждена сдать последние бастионы своего былого социально-политического могущества. Дабы восполнить эту утрату, она попыталась собрать в кулак свою духовную и психологическую власть, установить более жесткий контроль над сердцами и умами верующих. Как следствие, папство становилось все более централизованным, а инквизиция все больше делалась рупором папства. Именно в таком качестве инквизиция – «перелицованная» в Конгрегацию доктрины веры – действует сегодня. Тем не менее даже теперь не все в руках инквизиции. И в самом деле, ее положение становится все более уязвимым, по мере того как католики в разных уголках мира обретают знания, умудренность и мужество, чтобы подвергать сомнению авторитетность ее догматических заявлений.

Безусловно, были – и вполне можно поспорить, что есть и поныне, – инквизиторы, точный портрет которых дает притча Достоевского. В определенных местах и в определенные периоды такие личности, возможно, и правда были воплощением инквизиции как института. Это, однако, не обязательно превращает их в обвинительный приговор христианской доктрине, которую они ревностно насаждали. Что касается самой инквизиции, то вполне возможно, что читатели этой книги обнаружат, что этот институт одновременно и лучше и хуже, чем обрисованный в притче Достоевского.

ГЛАВА ПЕРВАЯ ПЛАМЯ ВЕРЫ

Вдохновленное примером святого апостола Павла, христианство всегда предлагало конкретные пути в рай. Так оно вербовало приверженцев даже еще до своего появления в качестве организованной религии. Через мученичество, через умерщвление плоти, через молитву и размышления, через отшельничество, через таинства, через покаяние, через причащение, через молебны – через все эти пути для верующих, считалось, будут открыты врата Царства Небесного. Возможно, некоторые из этих путей содержали в себе элементы трудновыполнимого для обычного человека испытания, но по большей части они были реальными. И даже в тех случаях, когда христиане первого тысячелетия сражались – как это они делали, к примеру, под предводительством Карла Мартелла ^[1], а затем Карла Великого, – они поступали так первоначально в целях самозащиты. В 1095 году, однако, был официально и публично провозглашен новый путь к владениям Господним. Во вторник 27 ноября того года папа Урбан II взошел на помост,