Михаил Кликин Внучок

Пятничного автобуса ждала вся деревня. К механизатору Сане Малышеву должен был приехать городской приятель — весь год просил сводить его на рыбалку, и вот наконец-то сумел вырваться. В дом покойной Ирины Михайловны как обычно на время отпуска поселялись наследники-дачники — семейная пара лет сорока; бездетные, тихие, интеллигентные. Пасечник Корыстылёв, живущий на окраине, готовился встретить подругу детства — недавно она прислала ему письмо, а Петр Петрович вот уже лет десять как был вдовец, поэтому на весточку ответил, пригласил школьную любовь в гости на ягоды и свойский мёд, она и согласилась, так как тоже недавно осталась одна, и в городе ей было скучно.

А к Маргарите Васильковой, которую промеж собой все в деревне называли Божьим Одуванчиком, приезжал внучок Боря. Бабушка Маргарита помнила, что осенью внуку как бы положено писать сочинение на обычную тему, и заочно краснеть перед учительницей ей не хотелось, поэтому она, исправно играя роль заботливой бабушки, навела везде порядок, прибралась в избе и даже вымыла в эмалированном тазу блохастого кота Мурзика. А в четверг во второй половине дня, когда до прибытия в деревню гремящего ПАЗика оставалось чуть больше суток, она зашла к соседу Грише и попросила его привести в порядок колодец.

Гриша Ерохин о колодце помнил — это дело ему поручили на общем собрании, состоявшемся во вторник. Он уже натаскал глины с оврага, обложил сруб высоким «замком», чтобы верховая вода не попадала в колодец. Поменял он и старое худое ведро — приклепал вместо него новенькую бадью. Деревянная посудина смотрелась хорошо, очень по-деревенски, но вот зачерпнуть ей воду было непросто — она плавала, хоть и была тяжелей старого ведерка; чтоб её утопить, приходилось баландать цепью. Гриша еще заменил петли на крышке колодца. Раньше там стояли железные, ржавые, скрипучие. Он их оторвал, прибил брезентовые полоски, попробовал: вроде, держится крышка; поднимается-опускается — что еще надо? А то, что она Маргарите чуть на голову не упала, когда та плавающее ведро по воде гоняла, — ну так неча так сильно за цепь дергать.

— Поправишь к завтра петли-то? — строго спросила Божий Одуванчик.

— Поправлю, — легко пообещал Гриша, думая о припрятанной в соломе бутыли с самогоном. Чай, целый день прошел в трудах — уже можно и пригубить.

— А по приезду внука с банькой поможешь, — то ли спросила, то ли приказала Маргарита.

— Да не вопрос! — Гриша козырнул по-военному; он-то в гости никого не ждал. К нему разве только забулдыги из райцентра заезжали, но это редко было, и подготовки обычно не требовало.

Воротившись домой, бабушка Маргарита принесла из подпола дозревший квас, убрала его в тарахтящий холодильник. По приставной лесенке слазала с моста на чердак, сняла березовый веник, понесла в баню, что стояла на краю оврага.

В бане было сумрачно. Свет едва пробивался через пыльное стекло крохотного оконца. Электричества здесь никогда не водилось. На полке стояла керосиновая лампа, но Маргарита её зажигать не стала. В полутьме она вымыла пол, вытерла тазы, принесла в предбанник сухих дров, а потом села на лавочку, прикрыла глаза и долго вспоминала покойного мужа Лёшу, который эту баню строил. Поплакала чуть, пожалела, что на кладбище теперь никак не дойти, могилку не поправить, не обкосить, оградку не покрасить. Да и есть ли оно сейчас — это кладбище…

Из бани бабушка Маргарита направилась к Колтыриным — у тех опять собрание было: семь человек пили под яблоней чай с ватрушкой. Колтырины держали много скотины. Были у них две козы Машка и Зинка, бодучая корова Веснушка, безымянные овцы с бараном, туча курей, хряк со свиньей, гуси, утки, три индюшки с индюком, да кролики, то мрущие, то плодящиеся — их потому и не считали никогда. Правление Колтыриным, конечно, помогало — сено подвозило, солому, корм какой-то странный выдавало — сухие серые шарики без запаха и вкуса — замочишь кипятком три горсти, получишь ведро нажористого пойла. Без этой помощи такое хозяйство всей деревней пришлось бы содержать!

Понятное дело, что городские к Колтыриным ездили часто. Земли-то много, сад большой, огород, и скотины целый зоопарк — есть, что поглядеть.

— Бог в помощь! — Бабушка Маргарита чуть поклонилась; не дожидаясь приглашения, села на краешек скамьи, взяла предложенную чашку, сама отломила уголок ватрушки.

— Готова ли ко встрече внука? — негромко спросил у неё Максим Колтырин.

— Всё как договаривались, — так же тихо ответила Божий Одуванчик.

— А не жалко тебе его? — спросила Елена Колтырина. — Чай, родной.

Бабушка Маргарита прыснула в кулак. Остальные тоже заулыбались. Только Федя Демидов остался мрачный. Он колюче глянул на соседей из-под седых бровей, покачал головой, пробормотал:

— Чему радуетесь? Может, выживет он еще. Колодец, да баня… Надёжно ли?.. Нет бы по-моему сделали — ветлой бы придавили, и дело с концом.

— Да, ветлу надо пилить, — согласился Максим Колтырин. — Ну да она и до следующего раза подождет, никуда не денется. А внуков у Маргариты — конца-краю не видно…

* * *

Внука звали Борей.

Бабушка Маргарита узнала его сразу — в автобусе он один такой был. Боря буквально прилип к окошку, было заметно, что ему тут всё интересно, всё в новинку — наверное, издалека приехал. Она помахала ему, он ответил тем же и заторопился к выходу, хотя автобус только-только подкатил к остановке и даже дверь еще не открыл.

Внук первым спрыгнул в дорожную пыль, закинул рюкзачок на плечо, побежал к бабушке. За его спиной из автобуса осторожно выбирались дачники, выгружали здоровенные баулы, заблокировав дверь. Им, ласково поругиваясь, помогал пасечник Коростылёв — он торопился обнять школьную подругу; она уже кричала ему что-то радостное, норовя переступить через чужой багаж.

— Как доехал? — спросила бабушка Маргарита у внука.

Тот показал большой палец. Отвлекаться на разговоры ему, похоже, было некогда. Он жадно озирался, набираясь впечатлений — приехал-то всего на два дня. Маргарита с улыбкой следила за внучком: вот он увидел утку, ведущую выводок от пруда; вот услышал крик петуха; вот заметил кривоногую Жучку, бегущую с высунутым языком, — испугался немного.

— Она не кусается, — сказала Маргарита. — Пошли давай. Наглядишься еще.

От остановки до дома было минут пятнадцать ходу. А они шли почти час. Внучок то и дело останавливался, отвлекаясь на всякую ерунду, — то жука в траве углядит, то ластящуюся кошку погладит, то к ласточкам под крышей взглядом прикипит — по всему видно было, что в деревне он впервые.

В избе он и вовсе застыл на пороге.