Всегда человек кажется загадочным и интересным, пока не попадешь в его жилище. Поэтому я так и оберегаю наш дом от чужих глаз. Не хочу, чтобы меня знали. Конечно, если бы я жил с отцом, я бы некоторых специально приглашал — пусть посмотрели бы.

А интересно хоть краем глаза заглянуть, как в доме у Тонины.

3

В той же тетради, где я вел «дело отца», но с обратной стороны печатными буквами написано: «Разные мысли». Подразумевались «умные мысли». По большей части мысли эти брались из книг, которые я читал.

Среди прочих высказываний я особо выделил два разряда, которые меня в свое время сильно расстраивали:

1. «Никто не может по-настоящему знать другого человека». Это я вычитал у Олдингтона в романе «Все люди — враги». «Что знаем мы о себе?» Это Грин. А потом пошло как по маслу, кого бы я ни читал, почти теми же словами: «Сейчас мы еще не понимаем себя и редко понимаем других…», «Что мы, в сущности, знаем о других людях? В лучшем случае можем предположить, что они похожи на нас».

А мне хотелось знать — в основном, конечно, — про других. Хотелось знать, кто он и какой, мой отец.

2. Другие высказывания, тоже повторенные многими писателями, о том, что мы не выбираем ни любовь, ни друзей. Относительно любви я сразу согласился, а насчет друзей — обидно. И опять почти одинаковыми словами: «Дружба не выбирает… она возникает кто знает из-за чего, как любовь».

Что касается Капусова, я его выбрал. Наверно, это и не дружба. Так что-то, не поймешь — не разберешь.

У меня с первого класса один настоящий друг — Слава Дорогин. Он в прошлом году переехал в новый район и ушел в другую школу. Связь мы с ним не потеряли, но как раз когда ушел из школы Славик, появилась у нас Тонина. Со мной такое началось, что, во-первых, никому не расскажешь, во-вторых, все мои переживания стали отнимать массу времени, в-третьих, я, видно, и сам изменился.

Тут как раз Мишка Капусов под руку и подвернулся. Было это в сентябре прошлого года, после сочинения, которое задала нам Тонина.

Я с первого дня, как увидел Тонину, стал лезть из кожи вон, чтобы произвести на нее хорошее впечатление. По литературе и русскому у меня всегда были приличные отметки, но не вспомню случая, чтобы когда-нибудь за сочинение я получил пятерку. У Тонины тоже не надеялся. Дала она темы сочинений. Две — по Пушкину, третья — свободная: «С чего начинается Родина…»

И тут со мной что-то случилось, озарение какое-то.

Я стал писать про бабушкин дом, где жил в детстве.

Про речку Охту, там, за городом, узкую, и воробью по колено, краснеющую перекатами. Про то, как однажды мы вышли утром к этой речке и ахнули: речка затянута нежным пушком тумана, а высокий берег оглажен им и розов от солнца. И мы с бабушкой поняли — это и есть молочная река с кисельными берегами. Я вспомнил, как каждый вечер мимо нас по дороге возвращалась домой рыжая корова с крашенными масляной краской синими рогами; как осенью мы собирали в лесу грибы, а огород наш наводняли несметные полчища свинух, крепких, с туго подвернутыми краями шляпок.

И про родник, и про то, как для коров на грузовике привозили соль. Она лежала кучей у фермы, и, проходя мимо, я обязательно выбирал себе серый крупный кристалл и засовывал под язык.

Плана, как полагалось бы, я не составил, просто записывал все то, что, оказывается, надежно хранилось во мне много лет, а я и не подозревал.

Двух часов мне не хватило. Все сдали тетради и расходились, а я продолжал сидеть и строчить с неимоверной быстротой. Тонина подошла, и я сказал умоляюще:

«Еще бы полчасика!»

Она села за стол проверять тетради. В школе стихло, только уборщица шаркала в коридоре, что-то терла и мыла.

Кончили работу мы с Тониной почти одновременно, и я остался ждать, пока она проверит мое сочинение.

Сидел за своей партой и следил за каждым ее движением. Прочла.

«Ты наделал ошибок, — сказала она, — но за содержание я тебе поставлю пятерку. Мне очень понравилось твое сочинение».

На следующем уроке литературы Тонина хвалила меня и заставила прочесть сочинение вслух. А после уроков за мной увязался Капусов и сообщил, что Тонина очень хорошо обо мне отзывается. Откуда он знает? Как же не знать, он же ее племянник. Я обалдел.

Племянник! Надо же, а такое дерьмо!

С Капусовым я проучился три года. Его отличительная особенность — жить без друзей. Ребята его не любят. Он странный какой-то, всех презирает или делает вид, что презирает. Небольшого роста, плотный, высокомерно смотрит через очки-линзы; поздороваешься с ним: захочет — ответит, захочет — нет. Я уже с ним года два как здороваться перестал. Никогда не видел, чтобы он отвесил кому-нибудь оплеуху, носился по партам или дразнил девчонок. А тут, смотрю, разговаривает он со мной как-то робко, застенчиво — ему, наверно, тоже хочется с кем-нибудь дружить. Я его даже немного пожалел. Хотя не это главное. Первая причина нашего сближения для меня: Капусов связующее звено с Тониной, человек, который часто видит ее, говорит с ней. Я не хочу сказать, что подружился с ним в корыстных целях, нет. Тем более, инициатива исходила от него. А мне было просто интересно.

Время от времени я стал беседовать с Капусовым.

Учится он посредственно. Как же я был поражен, когда выяснил, что парень он очень начитанный и развитой. Хоть с кем поговорит. Даже Библию прочел.

А я посмотрел у него тогда эту Библию — толщиной с том энциклопедии и содержание совсем смурное. Тут я понял: мне бы не прочесть, слабо.

С Капусовым общаться полезно. Я от него многое узнавал. Только при этом чувствовал себя как карась на сковородке. И так и эдак выворачивался, чтобы невежество, свое скрыть и разговор поддержать. Если бы Славка услышал наши разговоры, он бы меня, честное слово, запрезирал или умер бы от удивления.

Да только не приведется ему услышать. А сам я ему не скажу. Славку я люблю, он мне как брат. Он меня понимает, с ним обо всем говорить можно. Даже про Капусова объяснить — поймет. Но это связано с Тониной. Об этом нельзя.

Вот так и хожу по острию ножа. Сначала робко ходил, потом осмелел, даже нравиться стало. С отцом тоже отношения изменились. Раньше я бомбардировал его вопросами, а тут заткнулся. И тоже будто роль какую-то стал играть.

4

Второе сентября, суббота.

Приятно после каникул вернуться в школу, встретиться с ребятами, со всеми разом поговорить. Черепанова записывает желающих в школьный театр-студию.

Коваль толкает в бок:

— У Калюжного ботинки на каблуках. Угар! Обрати внимание.

Я и не заметил, а главное, директриса пока не заметила, заставила бы снять. Кстати, я постеснялся бы в таких ходить,