следя за мертвецом, который все никак не мог преодолеть калитку, тупо тыкаясь непослушным телом в края забора.

– Что еще тебе дать, чтобы ты обрел хоть какую-то самостоятельность? – вопросил Цент. – Это же всего лишь один дохляк. Один! А ты даже с ним не можешь справиться.

После чего Цент взял прислоненные к стене вилы, всадил их зубья в тухлое тело мертвеца, оттащил его к погребу и сбросил внутрь.

– Зачем? – спросила Машка, обильно сморкаясь в салфетку.

– Это страховка, – пояснил Цент.

– Страховка от чего?

– От вопиющей бесполезности Владика. Если он продолжит печалить меня своим отвратительным поведением, я сброшу его к Ивашке.

– А Ивашка, это кто?

– Тот дохляк в погребе.

– С чего ты взял, что его так зовут?

– Догадался.

Тут Цент повернулся к Владику, и злобно прорычал:

– Слышал, прыщавый? Не исправишься, подселю к Ивашке. Вы с ним поладите. Только вначале он перегрызет тебе глотку, а потом да, поладите.

Так что к Ивашке Владика совершенно не тянуло. А в том, что Цент сгоряча может сделать с ним все, что угодно, в том числе и сбросить в погреб к мертвецу, он не сомневался.

Дабы не оказаться в компании Ивашки, Владику приходилось самоотверженно исполнять все пожелания занемогшего изверга из девяностых, а тем не было конца-края. Цент постоянно что-то требовал. В этом плане он был хуже маленького капризного ребенка. Хуже тем, что ребенок маленький, и самое большее, на что он способен, это истошно орать и сучить ножками и ручками. Цент же был огромен, и когда его ножки и ручки приходили в движение, Владик стремительно покрывался синяками.

Целыми днями Владик обслуживал гриппозного садиста и Машку. Он непрерывно готовил чай, делал бутерброды с вареньем, варил суп из тушенки, подносил новые салфетки и убирал старые, поправлял подушки, одеяла, проветривал помещение, дабы в нем не скапливались микробы, и топил печку, чтобы у хворых соратников не приключилось осложнение. С раннего утра и до позднего вечера он не имел ни минуты покоя. Едва его измученный зад опускался на стул, как тут же тишину избы нарушал властный крик Цента.

– Очкарик! – орал он. – Поправь подушку.

Владик шел и поправлял. И всякий раз, вместо благодарности за труды, выслушивал острую и несправедливую критику в свой адрес. Цент обвинял его в лености, в нерасторопности, в том, что приготовленные им блюда не содержат в себе душу. Машка в этом плане была менее капризна, и в первое время Владику даже нравилось ухаживать за безответной возлюбленной. Но вскоре и это дело превратилось в изматывающую рутину, не приносящую никакого удовольствия.

Одним бесконечным прислуживанием дело не ограничивалось. Владику подчас приходилось совершать дела рискованные и даже прямо опасные. Так однажды Цент в ультимативной форме потребовал малинового варенья. Так и сказал:

– Или достань мне малинового варенья, или сегодня ты ночуешь у Ивашки.

Проблема заключалась в том, что как раз малинового-то варенья в погребе под их домом и не было. Там было вишневое варенье, абрикосовое варенье, три баночки клубничного варенья. Малинового варенья не было. Владик это выяснил досконально, обшарив весь погреб с фонариком, проверив каждую банку на каждой полке.

О том, что малинового варенья нет, он честно сообщил Центу. Тот мощно высморкался, бросил во Владика скомканную салфетку, полную болезнетворных микробов, и дал своему слуге дельный совет:

– Если нет здесь, посмотри у соседей.

Владик невольно вздрогнул.

– У соседей? – уточнил он на всякий       случай. – То есть, ты хочешь, чтобы я пошел….

– Когда я захочу, чтобы ты пошел, я тебя пошлю. И укажу конкретный адрес. А сейчас я хочу малинового варенья. Или я сегодня его получу, или у Ивашки будет плотный ужин.

Понимая, что спорить бесполезно и опасно, Владик отправился на поиски малинового варенья.

Дом, который они облюбовали, стоял на краю деревни. Вообще-то они не имели привычки обосновываться в населенных пунктах, но в этот раз пришлось сделать исключение. Внезапно наступившая осень подорвала здоровье коллектива. Первым занедужил Цент. Владик считал, что виной всему холодное пиво, которое бывший браток поглощал ведрами, но сам Цент уверял, что его сглазили. Он не уточнял, кого винит в совершенном сглазе, но Владик видел, как терзатель косится на него, и догадался – он числится первым номером в списке подозреваемых.

Вслед за чихающим и кашляющим Центом заболела и Машка. У обоих поднялась температура, чувствовали они себя скверно. Цент пошел на отчаянные меры – ввел в организм пять стаканов чистого медицинского спирта. Не помогло. Стало ясно, что болезнь серьезна, и переносить ее на ногах чистой воды самоубийство. Да и ноги уже толком не держали. Поэтому пришлось бросить якорь в подвернувшейся на пути деревне, которая оказалась практически пустой. Дюжину зомби, что сбежались поприветствовать городских, Цент с Машкой оперативно утилизировали, побросав их мелко нарубленные останки в колодец. Конечно, это было не все население деревни, и приблудившийся позже Ивашка служил тому наглядным свидетельством. Но если мертвецы тут и водились, они сидели по домам и не беспокоили приезжих.

В выбранном ими доме они организовали временный лагерь. Цент и Машка, лежа под теплыми одеялами, интенсивно выздоравливали, Владик, сбиваясь с ног, обслуживал капризных пациентов. Сам он так и не заболел, хотя Цент много раз чихал ему прямо в лицо, как случайно, так и целенаправленно, окатывая всю физиономию градом гриппозной слюны. Судя по всему, причиной тому была невыносимая луковая диета, которая продолжалась уже четвертую неделю. Волей злобного Цента Владик питался практически одним только луком. Иногда, правда, удавалось урвать что-то другое, но делать это приходилось тайно, стараясь не попасться на глаза извергу.

Владик, конечно, был рад, что иммунитет его окреп настолько, что его теперь не берет никакая зараза, но он скорее предпочел бы грипповать со всеми и питаться тушенкой, чем быть здоровеньким и давиться ненавистным луком.

Вылазка за малиновым вареньем оказалась сродни аттракциону ужасов, с той лишь разницей, что монстры были настоящие, и съесть они его пытались на полном серьезе. Сначала за Владиком гнался тухлый дед, страшный, жуткий, с жадно клацающими челюстями, потом он подвергся нападению бабки, а кончилось все тем, что появилась несвежая внучка, и едва не откусила ему нос. Вся операция продолжалась от силы минут тридцать, но за эти жалкие полчаса Владик постарел на десять лет. Баночка малинового варенья стоила ему целого клока седых