На самом деле Кэт знала, что их было всего пять, причем во время двух ему просто сняли фиксаторы со сросшихся костей. Разве что считать за операцию процедуру по выправлению пальцев. Тогда их было шесть, но она не считала хирургической операцией то, что требует лишь местного наркоза. В таком случае она сама перенесла добрую дюжину хирургических вмешательств, сидя в кресле у дантиста рядом с воющей бормашиной.

Теперь переходим к лживым обещаниям, подумала она, подкладывая гелевую подушку под его правое колено и прижимая обеими руками бутылки с горячей водой к внутренней части правого бедра. Идем дальше…

– Доктора обещали мне, что боль будет ослабевать, – продолжил Ньюсом, – что через шесть недель наркотики мне будут требоваться лишь до и после сеансов физиотерапии с моей Королевой Боли. Что к лету 2010 года я снова начну ходить. К прошлому лету, – он сделал выразительную паузу. – Отец Райдаут, эти обещания оказались ложью. Мои колени почти не сгибаются, боль в ногах и спине не поддается описанию. Доктора… А-а! О-о! Кэт, прекрати!

Она согнула его ногу под углом от силы десять градусов, ну, может, чуть больше. Недостаточно, чтобы подложить подушку.

– Опусти сейчас же! Опусти, черт бы тебя побрал!

Кэт отпустила колено, и нога вернулась на больничную кровать. Всего десять градусов, от силы двенадцать, а шуму-то! Иногда у нее получалось добиться пятнадцати градусов, а с левой ногой, которая вела себя чуть лучше, целых двадцати – до того, как он начинал орать, словно маленький ребенок при виде шприца в руках школьной медсестры. Доктора, которых он обвинял в лживых обещаниях, и не утверждали, что боли не будет. Кэт безмолвной свидетельницей лично присутствовала на многих консультациях. Доктора говорили, что он будет корчиться от боли, пока сухожилия, ушитые после травмы и надолго обездвиженные фиксаторами, не растянутся и не станут гибкими. Ему придется пережить много боли, пока колено не начнет сгибаться на положенные девяносто градусов. Если хочешь сидеть на стуле или за рулем автомобиля, без этого никак не обойтись. То же самое говорили о его спине и шее. Дорога к выздоровлению пройдет сквозь Страну Страданий, и никак иначе.

Эти правдивые обещания Эндрю Ньюсом предпочитал вообще не слышать. Он свято верил, – никогда не произнося вслух, но это звучало практически в каждом слове, – что шестой в списке богатейших людей планеты ни при каких обстоятельствах не может оказаться в Стране Страданий, только на Солнечном Берегу полного выздоровления. Ну и как после этого не ругать врачей? С такими парнями, как он, ничего плохого по определению не случается.

В комнату с тарелкой печенья вошла Мелисса. Ньюсом раздраженно замахал на нее скрюченной и обезображенной после катастрофы рукой.

– Ни у кого нет настроения есть дурацкое печенье, Лиз.

Кэт Макдональд обнаружила еще одну особенность мегабогатых людей, этих больших детей, которые умудрились скопить состояние, размер которого не укладывается в голове: они считают себя вправе говорить от имени всех, кто находится с ними в одной комнате.

Мелисса изобразила на лице улыбку Моны Лизы, повернулась (чем не пируэт?) и покинула комнату. Выплыла из комнаты. Ей было около сорока пяти лет, но выглядела она гораздо моложе. Ее нельзя было назвать сексуальной: в ней не было ни капли вульгарности. Она скорее была похожа на гламурную Снежную королеву, этакую Ингрид Бергман. Но какой бы холодной она ни выглядела, Кэт все равно казалось, что мужчины представляют себе, как красиво выглядят ее свободные от шпилек и заколок каштановые волосы, разметавшиеся по подушке. Или как ее коралловая помада оставит след на жемчужно-белых зубах, отпечатается на чьей-то щеке. Кэт, считавшая себя дурнушкой, по крайней мере раз в день говорила себе, что не завидует изящному холодному личику.

Или заду в форме сердечка.

Кэт вернулась к другой стороне кровати и приготовилась поднимать левую ногу Ньюсома, пока тот не завопит свое обычное: «Прекрати, черт бы тебя побрал! Или ты хочешь меня убить?» Если бы на твоем месте был другой пациент, я бы рассказала о том, как бывает в жизни. Хватит искать легких путей, их не существует. Даже если ты шестой в списке самых богатых людей мира. У тебя есть я, и я помогу тебе, если ты позволишь. А покуда будешь думать, что за деньги можно выбраться из любого дерьма, ты так в нем и останешься.

Подложив под его колено подушку, она обхватила руками дряблые складки плоти, которые уже давно должны были превратиться в мышцы, и начала сгибать ногу. Сейчас он снова заорет на нее, требуя остановиться. И она остановится. Потому что пять тысяч долларов в неделю к концу года складываются в кругленькую сумму в четверть миллиона. Интересно, понимает ли он, что часть этих денег платит за мое молчание? Наверняка понимает.

А теперь расскажи им про докторов – из Женевы, Лондона, Мадрида, Мехико, и так далее, и тому подобное.

– Я консультировался с докторами по всему миру, – продолжал Ньюсом, обращаясь исключительно к Райдауту. Тот до сих пор не произнес ни слова, просто сидел, вытянув покрасневшую от бритья шею из застегнутой на все пуговицы пасторской рубашки. Он был в тяжелых желтых ботинках, каблук одного из которых почти касался черной коробки для завтраков.

– Учитывая мое состояние, было бы гораздо проще консультироваться с врачами в режиме телеконференции, но только не в моем случае. Несмотря на боль, я ездил ко всем врачам лично, да, Кэт?

– Да, это так, – ответила Кэт, продолжая сгибать ногу. Он мог бы уже ходить, не относись к боли, как ребенок. Избалованный ребенок. На костылях, да, но ходил бы! А на будущий год ему и костыли бы не потребовались. Но он и в следующем году будет лежать на этом произведении искусства за двести тысяч долларов, на этой больничной кровати. И она будет рядом. Будет получать свою плату за молчание. Сколько оно может стоить? Два миллиона? Почему-то сейчас она подумала именно об этой цифре, хотя еще недавно оценивала его в пятьсот тысяч. Аппетиты росли. С деньгами всегда так.

– Мы встречались со специалистами в Мехико, Женеве, Лондоне, Риме, Париже… где еще, Кэт?

– В Вене, – подсказала она. – И в Сан-Франциско, конечно.

Ньюсом фыркнул.

– Тот врач заявил, что я сам придумываю себе эту боль, чтобы не трудиться над восстановлением. Так он сказал. Пакистанский чурка, педик. Как вам такое сочетание? – он скрипуче рассмеялся и уставился на Райдаута. – Надеюсь, я не оскорбил ваши чувства, святой отец?

Райдаут очень медленно