Доминик Пасценди КОНШАРСКИЙ СТРЕЛОК

Дева Пришедшая, Дева Милосердная, Дева Прекрасная,

Прости нас, неразумных.

Дева Пришедшая, Дева Милосердная, Дева Премудрая,

Помилуй нас, недостойных.

Дева Пришедшая, Дева Милосердная, Дева Всесильная,

Спаси нас, ради милости твоей!

Молитва Деве Пришедшей.

1

Последняя, пятая телега, прогромыхав окованными железом колесами по вытертому, тускло блестящему мрамору покрывающих улицу плит, со скрежетом повернула в арку ворот подворья Братства Красноголовых. Магоро Борода проследил за тем, как телега втянулась во двор, спешился, и, ведя коня в поводу, вошел вслед за ней. Ворота закрылись. Мои ребята и я остались ждать на улице. Через недолгое время Магоро Борода вышел из калитки и подошел ко мне:

— Ну что, Стрелок, отпускай отряд. Ваша служба закончилась.

Я велел Малышу и Полуоборотню прийти завтра с утра в "Дуб и топор" и отпустил отряд на постоялый двор за стены, где мы провели остаток этой ночи, опоздав к закрытию ворот. Вооруженный отряд не может ночевать внутри городской стены. Наемники побрели обратно к воротам, устало покряхтывая. Мы с Магоро пошли в "Дуб и топор": рассчитываться и, по обычаю, обмывать окончание пути.

От ворот подворья мы пошли не по широкой Рыночной, а по узкой улочке Пришествия Девы. Посыпал мелкий холодный дождик. Магоро, обутый в сапоги для верховой езды, то и дело оскальзывался на вытертом до блеска и неровном мраморе. Мы шли минут десять: в Валезане, хоть это и многонаселенный город, расстояния невелики. "Дуб и топор" находится почти сразу за городским лекарственным садиком — клочком земли длиной и шириной шагов в тридцать, стиснутым оградой монастыря Сестер подательниц и домами местных купцов. На крышах тускло блестели мокрым мрамором вычурные кенотафы, чем хозяин дома зажиточнее, тем больше замысловатых деталей.

Борода озирался с любопытством. В Валезане он впервые.

— А что это там на крышах такое?

— А это кенотафы. Тут обычай такой: у кого родственник погиб и без погребения остался, на крыше ему ставят как бы надгробный памятник. Ну, хоть камень с резьбой, если кто победнее. А богатые друг перед другом, видишь, выхваляются, у кого украшений больше.

Он не стал спрашивать, почему кенотафов на каждой крыше так много. И без слов ясно, война-то продолжалась сорок пять лет. Хорошо если треть осталась в живых от тех, кто раньше жил в этих местах. Ни одну семью не обошло. У Магоро на родине тоже повоевали, но таких потерь не было, да и война их краем зацепила, перед самым концом (правда, зацепила жестоко).

Кенотафы между тем заметно различались не только богатством, но и мастерством работы: старые, примерно до битвы при устье Иллины, искусно выделанные, со множеством деталей, с фигурами, от которых веет жизнью. А дальше — чем позже, тем проще узоры, тем грубее выделка, тем примитивнее. Мастеров ведь тоже война извела, как и других мужиков…

Навстречу стали попадаться люди, в основном женщины — по раннему еще времени, да и вообще после войны женщин-то куда больше осталось. Они с любопытством и настороженно разглядывали нас: чужаки.

Дальше улочка нырнула в крытую сводчатую галерею. На стене слева, перед первой аркой, была в рост человека написана Дева Пришедшая, в алом и синем, с покровом цвета запекшейся крови на голове, с прекрасным и грустным лицом. А справа шли в ряд двери лавок и окна со всякой всячиной, что там продается. Некоторые лавки уже торговали.

Галерея кончилась; мы прошли королевскую конюшню, занимавшую целый квартал (нюхнув при этом навоза), вышли к городскому садику, свернули к таверне и зашли в низкий боковой вход. Короткий коридор с низким потолком вывел нас в главный зал.

В "Дубе и топоре" было душно, пахло острой едой, пивом и пивным перегаром, пряными травами, свежим еловым лапником, а еще горелым свечным салом. В зале горели десятки свеч, налепленных на громадные тележные колеса, которые висели на цепях под высокими и тяжелыми закопчёными сводами. Середина зала освещалась еще из двух больших окон в передней стене. За тяжелыми столами на таких же тяжелых лавках кое-где (немногочисленные по случаю утра) сидели люди: ели, пили, разговаривали.

Мы сели за стол в углу. Хозяин, Дессено Короткий, помахал нам рукой из-за стойки и кивнул парню в холщовой рубахе: обслужи, мол. Мы заказали для начала жаренного по-валезански ягненка с репой и пива. У Дессено для меня всегда хорошее пиво, ну, и для тех, кто приходит со мной.

Мы выпили по первой, как положено, стукнув глиняными кружками трехкратно об стол и пролив по глотку на пол для Предков. Парень-подавальщик шустро подбежал и снова наполнил кружки из объемистого кувшина.

Борода тяжело вздохнул и распустил пояс:

— Хорошо, что наконец дошли.

— Да уж.

— Спаси тебя Предки, Стрелок. Твои умеют делать свое дело. Тот заансар, что напал на нас, мог многих положить.

— Повезло, что он был один. Они обычно охотятся парой, он, видно, молодой или где-то потерял самку. А ребята, да, умеют — зверья-то нечистого сколько после войны развелось, только успевай отбиваться.

— Повезло нам, что на разбойников ни разу не наткнулись. Тогда бы точно кого-нибудь потеряли, и не одного, думаю…

— Это точно.

На этот раз и правда всё обошлось довольно благополучно. Мы сопровождали телеги Бороды полную осьмицу, от самой вольной Макенады до Валезана. Груз был тяжелый и (судя по тому, что Магоро нанял весь отряд — два полных десятка, да я) дорогой. Но не деньги: громоздкий. Магоро говорит, оружие, может, еще что — какое моё дело? Моё дело — охранять, довести заказчика до места. И по возможности без потерь в ватаге.

Совсем без потерь не обошлось, двоих своих и одного возницу мы привезли на телегах, но раны были не смертельные, и у моих — не тяжелые. Всё-таки в отряде все не новички, да и возницы у Бороды люди не случайные. Мужики крепкие, одетые в толстую вываренную кожу, у каждого секира да лаксанский нож, в ладонь шириной да в локоть длиной. Возница тоже был ранен не смертельно. Заансар и правда мог хуже дел наделать. Хорошо, что был один.

Я встал с лавки и подошел к хозяину. Можно было бы позвать — Дессено подошел бы, он к знакомым подходит. Да я ведь знаю, как ему это тяжело, без обеих-то ног. Еще и культи, бывает, гноятся. Не так уж всё легко заживает после того, как ему хадиссарские гвардейцы сожгли ступни, добиваясь, где прячет золото. Хоть уже и лет восемь прошло, как бы не больше.

Кстати, золото они так и не нашли. Дессено потом на него и ноги лечил, и "Дуб и топор" отстроил, как в Валезан перебрался.

— Дессено,