пить, Смирнов.

– Вот за мягкую посадку и выпьем! – с легкостью отмел этот довод разогревшийся артист.

Выпили и снова глянули вниз. Самолет стал заваливаться набок, и они увидели внизу и в стороне разлапистое, в разные, где удобнее, стороны раскинувшееся большое русско-бурятское село.

Желтое и как бы ядовитое здесь солнце сразу же напекло макушку. Форма лежала в сумке. Смирнов был в штатском, а потому без головного убора. Ладонью прикрыв голову, он осмотрелся. Через поляну, именуемую здесь аэродромом, к нему шла делегация, к нему и Борису, потому что все остальные пассажиры уже разбежались по своим русским и бурятским делам.

Среди делегатов Казаряна не было. На съемке, значит. Смирнов покорно ждал. Ждал и Борис, благодарно державший в руках сумку и ящик Смирнова, собственная его сумка висела на плече.

Никого-то из подошедших Смирнов не знал, но деву в первом ряду отметил сразу и на один предмет: вот бы трахнуть! Осознав сразу это, Смирнов понял, что он пьян, как скотина, понял, ужаснулся и расплылся в намеренно маразматически старческой улыбке, уверяя ею приблизившуюся деву в его исключительно родительском в будущем к ней отношении.

– Ну, Жанка, ну, оторва! – бухтел сзади Борис.

Жанка издевательски низко поклонилась Смирнову, чтобы пожилой хрен заглянул в вырез ее платья, обнаружила спрятанный за спиной букет полевых цветов, разогнулась и проворковала:

– С приездом вас, Александр Иванович, заждались! – и вручила букет.

Понюхав его, пьяный Смирнов ляпнул:

– И вы?

– В первую очередь я! – страшно обрадовалась Жанна. – Все здешние мужики уж так надоели! – Она обернулась к надоевшим ей мужикам и распорядилась: – Ребятки, заберите вещи у Борьки, не видите, что ли, что он в кусках!

Ребята забрали вещи у Бориса, а Жанна ловко пришлепнула к смирновской макушке сванскую шапочку.

– Что это? – тупо удивился он.

– Роман Суренович велел вручить. Чтобы вам головку не напекло, – она руководящим взором окинула место действия, решив, что все в порядке, подхватила Смирнова под руку и поволокла к центру районной цивилизации.

Центром районной цивилизации были единственные в деревянном селе три пятиэтажных кирпичных дома, стоявшие разбросанным покоем. Наметанным глазом Смирнов определил: слева – жилой дом для районной элиты, справа – гостиница, ну, а прямо – обиталище партийной и советской власти. Алый стяг над обиталищем мягко колыхался на легком ветерке. Но что это? Не веря своим нетрезвым глазам, Смирнов потряс головой из стороны в сторону – сгинь, сгинь! Не сгинуло.

На высоком двухподходном крыльце сердца партийно-советской власти огромный грязно-белый с желтым козел с крутыми рогами мощно и размеренно, как машина для забиванья свай, употреблял большую, хорошо упитанную свинью, которая обреченно, с грустью в маленьких глазах ждала окончания процесса.

Робко указав букетом на это безобразие, Смирнов промямлил:

– Как это понимать?

Жанна не успела ответить, а очень хотела, потому что на крыльцо опасливо выскочил из здания молодой человек в пиджаке и при галстуке. Стараясь не приближаться к козлу, молодой человек замахал руками, закричал:

– Пошел отсюда вон! Нашел место!

Козел подходил к кульминации и никакого внимания на крики не обращал. Тогда молодой человек изловчился и ощутимо пнул козла ногой.

– Берегись, Васька! – радостно заблажила Жанна. – Ты его на самом интересном месте прервал!

Предупреждение было своевременным: козел, по-кавалерийски соскочив со свиньи, кинулся на молодого коммуниста Ваську. Но Васька, как настоящий коммунист, был увертлив: успел-таки скрыться за дверями. Козел в ярости долбил тяжелыми рогами дубовую дверь райкома партии, а свинья, отряхнувшись, неспешно спустилась по ступенькам и на коротких ножках побрела по свои свинячьим делам.

Козел он и есть козел: долбил дверь, не переставая. Под этот стук Жанна свободно и с удовольствием дала соответствующие разъяснения по инциденту:

– Это, Александр Иванович, местная достопримечательность, козел – половой психопат. Готов трахать и трахать все, что движется: коз, овец, коров, велосипедистов, мотоциклистов, а также зазевавшихся баб. Позавчера меня чуть не изнасиловал: в поддатии бдительность потеряла. В съемочной группе проходит под звучной кличкой «Леонид».

– Это в честь того, что при Фермопилах? – попытался догадаться Смирнов.

Жанна в изумлении вскинула брови, потом быстро сообразила:

– Вы, вероятно, имеете в виду боевые качества козла? А мы – иные.

– Какие? – совсем запутался Смирнов.

– Вам надо отдохнуть, – поняла Жанна. – Совсем ни хрена не соображаете. Пойдемте, я вас в номер провожу.

В вполне приличном по районным параметрам одноместном номере уже стояли его вещи. Жанна отобрала у Смирнова букет, взяла со стола синюю чешскую вазу, сходила в туалет за водой и приступила к созданию икебаны. Смирнов сидел на стуле пень пнем. Жанна полюбовалась на дело рук своих и сообщила:

– Ваш номер в гостинице – пятый и последний, в котором есть сортир и душ. Райком его специально для вас группе выделил. Вы что – большая шишка, Александр Иванович? Бугор?

– Я – мент, – признался Смирнов.

– Это-то я знаю, – Жанна капризно махнула ручкой и плюхнулась в кресло. – Но, наверное, какой-нибудь особенный, секретный?

– Давай шампанского выпьем, а? – вдруг осенило Смирнова.

– Давай, – легко перейдя на «ты», согласно откликнулась Жанна и прошла к шкафу, где за стеклом стояли заботливо заготовленные фужеры.

Шампанское разболталось в дороге и поэтому открылось с грохотом и брызгами. Упустили самую-самую малость, но, в общем, справились.

– На брудершафт, Сашок? – предложила Жанна.

– Я тебе в отцы гожусь… – законючил было Смирнов.

– Ты не боись. При людях я тебя по имени-отчеству и на «вы» звать буду, – успокоила его Жанна. Они свели руки, и она поцеловала его в губы, хорошо поцеловала, умело, не по-брудершафски. Выпили, поставили фужеры на стол. Жанна, строго глядя ему в глаза, спросила:

– Ты – хороший парень или так, серединка на половинку?

– Серединка на половинку, – убежденно заявил Смирнов.

– И так сойдет, – решила Жанна и приказала: – Сейчас шампанское допьем, и ты спать ложись, отдохни. Вечером опять пьянка.

– А ты? – не зная зачем, спросил он.

– А я героя гримировать пойду и на площадку.

3

Но не с пьянки начался вечер, с официального визита. Смирнов проснулся оттого, что на него пристально и с нежностью смотрел новоиспеченный кинорежиссер Роман Казарян. Поборов муть в голове и сухость в горле, Смирнов сообщил:

– У того, на кого так смотрят, должна пробудиться совесть.

– Ну, и как? Пробудилась? – поинтересовался Казарян.

– Я