ее желание. И вот все куда-то делись. Она осталась одна. Дошло до того, что ей самой пришлось вставать, идти к повозке и брать оттуда зонтик, которым она укрылась от палящих лучей солнца. Захотелось выпить чая с конфетами, и она уже открыла рот, чтобы приказать милым мальчикам подать ей требуемые блюда, но вспомнила, что рядом никого нет. Самой же кипятить воду и заваривать чай было слишком лениво. Машка продолжила валяться на одеяле, подперев спину подушками и раскрыв над головой зонтик. Мысли о тяжелой женской доле лениво ворочались в ее голове. Как же трудно в непростое нынешнее время отыскать большую и чистую любовь. Только-только что-то начинает наклевываться, а потом глядишь, и ничего-то уже и нет.

Машка уже почти задремала, когда услышала поблизости голоса. Услышала, и узнала их. Она быстро отбросила зонтик, раскидала подушки, сползла с одеяла и развалилась на голой земле, приняв самый несчастный вид, какой только могла.

– Вот оно, логово злодеев, – услышала она ворчливый голос Цента.

– Только бы с Машенькой все было хорошо, – простонал Владик.

– Я здесь! – жалобным голоском позвала Машка.

Первым к ней подбежал Владик, упал перед возлюбленной на колени, и сквозь слезы прокричал:

– Машенька! Ты жива! Ты не ранена?

– Нет, кажется, – простонала та с таким видом, будто и сама была не уверена.

Появился Цент. Тот был взъерошен и весь в крови. В чужой крови. Но это Машку не удивило. Он часто пачкался содержимым чужих вен.

Окинув Машку оценивающим взглядом, Цент спросил:

– Жива?

– Пока что да, – ответила та.

Цент помешкал, затем поинтересовался:

– Надругались?

На Машкином лице отразилась невыразимая тоска, и она вымолвила с плохо скрываемым сожалением:

– Не успели.

– Ну, и слава богу, – повеселел Цент.

Он пнул ногой Владика, который продолжал ползать на коленях перед своей богиней, и приказал ему:

– Очкарик, запрягай коней в телегу.

– А куда мы поедем? – задал глупый вопрос Владик, и тут же получил еще один пинок.

– Обратно, куда же еще? – проворчал Цент. – Там наша тачка, а в ней все добро. И грузовик с харчами до сих пор стоит посреди деревни и дожидается нашего прихода.

Через полчаса, когда Владик, руководствуясь указаниями Цента, сумел запрячь лошадей в повозку, они тронулись в обратный путь. Программист исполнял роль кучера, довольно быстро освоив управление незнакомым ему прежде средством передвижения. Цент, развалившись в повозке под тентом, наслаждался отдыхом. Машка сидела рядом и повествовала о пережитых ею ужасах плена. В числе прочего сообщила, что обращались с ней совершенно неподобающим образом, почти не кормили и даже периодически повышали голос безо всякого на то повода. Одно утешало ее – что не били.

– Да, много на свете злодеев, – заключил Цент, не открывая глаз. – А после зомби-апокалипсиса одни они, похоже, и остались. Кого ни встретим, так обязательно какие-то моральные уроды. Хороших людей, вроде нас, нынче, считай, и нет.

В этот момент колесо повозки наехало на ухаб, и всех пассажиров прилично тряхнуло.

– Легче, кучер, не лохов везешь! – прикрикнул на Владика Цент. – Правь нежнее, дорогу выбирай с умом.

После чего Цент вновь прикрыл глаза и громко запел:

– Поехал браток на разборку конкретную,

На мерине новеньком белом своем.

Анфиску тупую навеки покинул….

Повозка медленно ползла по бездорожью, палимая последними лучами летнего солнца. Близилась осень. Первая осень после конца света. Впрочем, по мнению Владика, у зомби-апокалипсиса хорошей погоды не было. Невозможно было наслаждаться ни летним теплом, ни пушистыми хлопьями снега, когда над тобой ежедневно довлеет угроза съедения заживо.

Поправка: угроза съедения и Цент.