живность. Под это дело он пожирал соленые крендельки килограммами, запивая их местной газировкой, и время от времени почему-то кричал «Юююю!!». Короче – ему точно было хорошо. Но оно и понятно – мне лично ничего не угрожает, а на Аньку этому товарищу плевать, она не в его юрисдикции.

Ну а мы отправились в ближайшее кафе. Просто мне надо было хоть немного причесать мысли, а лучше, чем еда, ничто не концентрирует на проблеме.

Разумеется, проще всего было бы сказать, что я пойду и возьму себе еще порцию бурштов, чтобы лучше думалось, а после выйти через другую дверь и раствориться в людской толпе, только… Жалко мне ее. Хорошая девчонка, открытая, светлая. Опять же – землячка, как-никак.

Да и не хочу я еще один грех на душу класть. И так там уже всякого хватает.

Значит – надо вызывать такси и гнать на окраину Праги, хоть и не хочется. Время дорого, и оно сейчас работает против нас.

Когда мы добрались до нужного места, уже совсем стемнело. Все же хороша чешская земля в ночной зимней тьме, волшебна и загадочна. Одно плохо – любоваться ей некогда, дел много.

– Жжется, – пожаловалась мне девушка, потирая живот. – Неприятно так.

– Мне тоже. – Я подошел к воротам великолепной ажурной ковки и нажал клавишу звонка. – Ты даже не представляешь себе, как неприятно.

Воистину – никогда не говори «никогда». Совсем недавно я уже побывал в этом странном доме с цветными витражами и башенками, вызывавшими смутные ассоциации то ли с рыцарскими романами Вальтера Скотта, то ли с мрачными историями, на которые были так горазды Гофман и Гауф, причем не скажу, что мне тут понравилось. И разговор с Генриеттой, как я уже упоминал, вышел нехороший, и само это место было какое-то непонятное. С самого начала и до той поры, пока я его не покинул, во мне жили неясная тревога и ожидание неприятностей, порой даже казалось, что они легкой, почти невесомой поступью ходят за дверью комнаты, где мы с девушкой решали, как дальше существовать станем – вместе или по отдельности. Отчасти именно это повлияло на то, что был выбран последний вариант. Не люблю я всего того, что вызывает у меня тревогу.

Жанна, хочу заметить, при всем своем любопытстве за ворота даже не сунулась, ошивалась поблизости, пока я отсюда не вышел. И что совсем уж непонятно, не смогла четко ответить, чем мотивировано такое ее решение. Мямлила что-то невнятное, а после и вовсе растворилась в ночи.

Зато меня запомнил охранник, крепкий парень с исконно арийской внешностью и мягким прибалтийским акцентом. Помню, еще подумал, что все вокруг знают по три-четыре языка, один я лапоть-лаптем. Вон даже обычный привратник – и тот русский выучил, а я все на пальцах объясняюсь.

В этом плане, кстати, Родьке хорошо. У него полиглотство, оказывается, в базовую сборку входит. Он реально знает все языки мира, наверное, даже суахили. Ну как знает… Просто воспринимает их как нечто естественное, не разделяя между собой. Только позавидовать могу.

– С наступающим, – сказал я охраннику. – Мы к Генриетте, пообщаться надо. Кстати, – а она дома?

Вопрос был не праздный. Штука в том, что моя бывшая подруга не пользовалась мобильным телефоном. Вообще. У нее его просто не было. Звучит дико, как такое может случиться в наше высокотехнологичное время – непонятно, однако же вот, есть. Живет человек без сотовой связи, и прекрасно себя чувствует.

– Дома, – кивнул охранник. – Она вас ждет?

– Вряд ли, – передернул плечами я. – Но уверен, что будет рада.

– Ждите, – равнодушно произнес мужчина и ушел в дом.

Анька с любопытством осматривалась, время от времени почесывая верхнюю часть живота. Плохо. Значит, движется болезнь, скоро начнет грудную клетку пожирать.

Дверь, ведущая в дом, беззвучно растворилась, и охранник помахал нам рукой, приглашая заходить.

Говорю же – странное место. Внутри – вроде как гостиница, которым в пригороде нет счета, но при этом даже признаков каких-либо постояльцев нет в помине. Разве что сигарный запах, который, казалось, въелся в стены этого здания, говорил о том, что они, возможно, когда-то тут обитали.

Генриетта ожидала нас на первом этаже, в небольшой столовой. Она сидела за дубовым столом, пила кофе и лениво жевала «эклер».

– Не думала, что снова придешь, – без приветствия и привычно томно сообщила она мне. – Ты же сделал свой выбор. А это кто?

– Это Анна, и у нее проблемы, – решил не размениваться на пустые разговоры я и обратился к своей подружке: – Давай, покажи ей.

– Так сразу? Неудобно как-то, – смутилась девушка, подошла к Генриетте и протянула ей свою ладошку. – Я Аня. Очень приятно.

Та наконец-то проявила любопытство, засунула остатки пирожного в рот и оценивающе окинула ее взглядом.

– Она забавная. И все же – что вы тут делаете? Эта ночь не для визитов, она для веселья.

– Мы и веселимся, – надоело мне переливание из пустого в порожнее, я подошел к Аньке и задрал ее свитер с красными оленями чуть ли не до груди. – Вот! Нет поводов для грусти, только для безудержного оптимизма.

– Как любопытно. – Полные алые губы Генриетты сложились в «сердечко». – Давненько я ничего подобного не видела.

Она склонила голову к плечу, и золото волос блеснуло в тусклом свете залы, а затем приложила указательный палец правой руки к тому месту, где магическая чернота сменялась белизной девичьего тела.

И это сработало! Тьма, поглощавшая Анну, дрогнула и как будто попятилась назад.

– Скажите, милая, а чем вы умудрились разозлить ту, кто живет под Влтавой? – поинтересовалась Генриетта, тыкая пальцем в живот моей приятельницы, что ее, похоже, немало забавляло. Чернота от этих прикосновений подрагивала и словно пыталась сбежать, но, увы, не пропадала. – А?

– Кого? – в один голос спросили мы.

– Ясно. – Генриетта перестала развлекаться и снова взялась за чашку с кофе. – Сами не поняли, что натворили. Печально и прискорбно.

– Пожалуйста! – Из глаз Анны снова потекли слезы, что было вполне объяснимо. Хотелось праздника, а вместо него какие-то страсти-мордасти происходят, из разряда «Сверхъестественное», сезон очередной, наверное, последний». Тут любой белугой завоет. – Помогите мне!

– И рада бы, – накрутила локон на палец Генриетта. – Но увы, увы…

– Не можешь? – тут же уточнил я, отодвинув чуть в сторону совсем раскиснувшую Анну. – Или не хочешь?

– Не хочу, – не стала скрывать та. – Но и хотела бы – не смогла. Мне не под силу