еще продолжал свой рассказ.

В окнах ветхих домишек, под пузатыми балконами бельэтажа, под кривыми карнизами горели электрические лампочки, и свет их отражался в черной воде сточных канав. Один шел и рассказывал, другой шел и слушал. Так они и шли кривыми улочками, минуя ненадежные мостики и неосвещенные перекрестки.

Вслед за героями Сю потянулась вереница персонажей Виктора Гюго: монсеньер Бьенвеню, Жан Вальжан, Жавер, Гаврош, Фантина, студенты и разбойники из кабачка дядюшки Минетта.

Все это людское сонмище закружилось перед глазами Мартина в каком–то диком шабаше.

— Кроме того, — сказал Хуан, — я прочел сочинения Марка Аврелия, «Записки» Цезаря и вообще узнал, что такое жизнь. А у нас никакой настоящей жизни. Словно мы и не живем вовсе.

Однако в нем снова заговорил бурсак, и он прибавил:

— Ну хорошо, скажи мне: ты веришь, что в наше время могут объявиться мыслители вроде святого Фомы Аквинского?

— Конечно! — убежденно сказал Хуан.

— И такой поэт, как Гораций?

— Разумеется.

— Тогда почему же мы о них ничего не знаем?

— Потому что нашим наставникам не угодно, чтобы мы о них знали. Сколько времени прошло с тех пор, Как писал Гораций? Почти две тысячи лет. Так вот, о Горациях нашего с тобой времени в семинариях узнают через две тысячи лет, хотя через две тысячи лет, наверное, не будет уже никаких семинарий.

Это несколько неожиданное заключение заставило Мартина призадуматься. Похоже, что Хуан говорил правду: перемены и превратности мира сего могли привести и к этому. Друзья ненадолго задержались на площади перед церковью. Мощенная булыжником площадь зеленела островками пробивающейся травы. Бледный электрический свет освещал почерневшие каменные стены, калитки, ламбрекены, ленты и завитки гербов, высеченных на входных дверях домов.

— Ты смелый парень, Хуан, — тихо сказал Мартин,

— Какое там смелый!

— Да, да, смелый.

Послышался бой церковных часов.

— Восемь, — сказал Хуан, — я иду домой. А ты вернешься в семинарию, не так ли?

— Да. Что–нибудь передать? не

— Нет, ничего. Если спросят про меня, скажи, что видел.

— Ты окончательно решил?

— Окончательно.

— Значит, не ждать тебя?

— Нет. Я уже решил и от этого не отступлю.

— Когда же мы увидимся?

— Не знаю. Когда–нибудь увидимся. Прощай!

— Прощай! Будь счастлив, желаю удачи!

Они пожали друг другу руки. Хуан, обогнув церковь, вышел на окраину и, пройдя мимо высокого креста, направился к мосту. Мартин свернул в узкий кривой проулок. Ему было грустно: мимолетное видение чужой яркой жизни смутило спокойствие его духа.

Хуан, напротив, шагал весело и решительно. Путь его лежал к станции. Глубокая тишина обволакивала окрестные поля; сияла луна в небе; над влажной землей поднимался голубоватый туман; только шум бурливой реки, падавшей с высокой плотины, нарушал покой мирной ночи.

Скоро вдали, сквозь пелену тумана, Хуан увидел свет электрического фонаря. Это была станция. На платформе — ни живой души. Он вошел в плохо освещенный зал, заваленный тюками и кожами. Между ними пробирался какой–то человек с фонарем в руках.

— Это ты? — окликнул он Хуана.

— Я.

— Что так поздно? Где ты запропал?

— Прощался с товарищами.

— Ладно. Багаж твой готов. Когда собираешься ехать?

— Сейчас.

— Хорошо.

Хуан вошел в дом дяди, добрался до своей комнаты, взял дорожный мешок и сумку и снова вышел на платформу.

Раздался звонок, извещавший о том, что поезд отправился с ближайшей станции, потом послышался свисток паровоза. Выбрасывая клубы дыма, показался поезд. Хуан поднялся в вагон третьего класса.

— Прощай, дядя.

— Прощай и не забывай нас.

Поезд робко пустился по темным полям, словно не надеясь добраться до места; через полчаса он остановился на каком–то безлюдном полустанке. Кроме навеса, крытого оцинкованным железом, скамейки и фонаря, здесь ничего не было. Хуан подхватил свои пожитки и вышел из вагона. Поезд тут же тронулся. Ночь была холодная; луна скрылась за далеким горизонтом, и только в высоком небе мерцали дрожащим светом звезды; где–то совсем близко шумела река.

Хуан подошел к берегу и развязал дорожный мешок. Ощупью он нашел свою рясу, семинарскую шапочку, перевязь, учебные книги и тетради. Все это, кроме смены белья, он снова сунул в мешок, вложил туда камень, потом размахнулся и бросил узел в воду. И ряса, и шапочка, и перевязь, и тетради, и вся семинарская премудрость пошли на дно. Сделав это, Хуан покинул берег и вышел на проезжую дорогу.

— Всегда вперед! — прошептал он. — Ни шагу назад!

Он шел всю ночь напролет, и только на рассвете ему повстречалась вереница повозок, груженных доскам хворостом и связками дрока; впереди каждой воловьей упряжки шли женщины, повязанные платками, с мешками на плечах.

Хуан расспросил их о дороге; когда солнце стадо сильно припекать, он укрылся в расселине огромного камня и прилег на сухие листья. Проснулся он в полдень, поел немного хлеба, напился воды из ручья и, прежде чем отправиться в путь, прочел отрывок из «Записок» Цезаря. Подбодрив себя чтением, он поднялся и пошел вперед. Одиночество обостряло его чувства, и окрестные поля возбуждали в нем живой, интерес. Какое обилие форм! Сколько разнообразных оттенков являла собой листва деревьев! Одни деревья — высокие, сильные, гордые, другие — низкорослые, раскидистые; одни медно–красные или еще совсем зеленые, другие уже пожелтели им стояли голые, похожие на скелеты. Каждое из них, смотря по породе, по–своему встречало порывы ветра: одни дрожали всеми своими ветвями, словно паралитики, у которого трясутся все члены, другие медленно склоняли стволы, будто в торжественном реверансе, и только самые крепкие и сильные с пышными зелеными кронами едва заметно вздрагивали. В листве играли солнечные лучи, бросая на землю то белые, то красные блики, а местами прорезывали в кроне огромные отверстия. Какое изумительное разнообразие! И Хуан чувствовал, как от слияния с природой в душе у него просыпается неизъяснимая нежность.

Но он не хотел поддаваться наплыву чувств и в течение дня несколько раз принимался за чтение «Записок» Цезаря, желая укрепить свою волю.

Однажды утром он торопливо пробирался сквозь влажный кустарник, как вдруг увидел впереди двух лесничих с ружьями в сопровождении собак и целой ватаги ребятишек. Собаки с лаем обнюхивали траву, но, видимо, ничего не находили. Тут один из мальчиков крикнул.

— Смотрите! Пятна крови!

— Значит, кто–то успел забрать дичь! — воскликнул один из лесничих.

— Наверное, этот! — и, подбежав к Хуану, он крепко схватил его за руку, — Ты подобрал зайца?

— Я ничего