очутилась добыча: жемчужина величиною с лесной орех, розоватого цвета, как ноготь женщины, это драгоценное наследие пиратов, дар европейского монарха властителю южного моря.

Мы пожирали сокровище глазами, закончив работу. Мы произносили за него тосты, чокаясь виски с содовой водой, что было заготовлено накануне для этого великого момента. Но настоящая минута была величественнее, торжественнее всех наших самых сумасбродных мечтаний. Нам оставалось лишь спрятать жемчужину (Раффлс вынул ее из оправы, положив последнюю обратно), и спрятать так, чтобы можно было выдержать самый тщательный обыск и далее перенести жемчужину с собой на неаполитанский берег. Раффлс и занимался прятанием, когда я вернулся в каюту. По моему мнению, следовало сойти на берег в Генуе этой же ночью и укрыться где-нибудь с добычей, но Раффлс не хотел о том и слышать, выставляя целый ряд различных оснований.

Вообще говоря, я не думал, что дело откроется и возникнут подозрения раньше того момента, чем мы поднимем якорь, но быть уверенным в этом я не мог. Трудно предположить, чтобы человек, которого усыпили хлороформом, не испытал бы затем никаких последствий и не почуял бы утром подозрительного запаха. Во всяком случае, фон Гейман появился на другой день как ни в чем не бывало, в своей немецкой шапочке, надвинутой на глаза, со щетинистыми усами, заостренными в ниточку. Около десяти часов мы отплывали от Генуи. Уже последний полицейский – худой, с синим выбритым подбородком, – оставил палубу, последний торговец фруктами был отнесен в сторону бурливым потоком и с бранью отчалил от нас в своей лодке, но перед самым отплытием взошел на палубу еще один пассажир – важный седобородый старец, который заставлял ждать целый громадный пароход, торгуясь с лодочником из-за пол-лиры.

Наконец-то мы тронулись, канат был подобран, маяк пройден, и мы с Раффлсом, облокотившись на перила, смотрели на свои тени, вырисовывавшиеся на бледно-зеленых волнах, напоминавших собой жидкий, с прожилками мрамор и вновь теперь плескавшихся о наш корабль.

Наступил обычный черед ухаживаний за австралийкой фон Геймана, мы еще заранее условились, что он останется подле нее целый день и отдалит таким образом роковой час. Леди казалась несколько скучающей и все время поглядывала в нашу сторону, но он спешил жадно воспользоваться представившимся ему случаем. Однако Раффлс был угрюм и не в своей тарелке. Вид у него был совсем не победителя! У меня мелькала, как смутное предположение, мысль, что предстоящая разлука в Неаполе лежит камнем у него на сердце.

Но в этом он никогда бы не сознался и даже не допустил бы меня высказать подобное соображение.

– Постой тут, Банни, я должен сказать тебе кое-что. Хорошо ли ты умеешь плавать?

– Немного.

– Миль десять?

– Десять? – я расхохотался. – Дай Бог одну! А почему ты спрашиваешь?

– Потому что к вечеру мы отойдем миль на десять от берега.

– Ради Бога, что ты затеял, Раффлс?

– Ничего, только я пущусь в море, если дойдет до худшего из худших. Ты, пожалуй, и вовсе не умеешь плыть под водой?

Я не ответил на его вопрос. Я еле расслышал его, на моем лбу выступил холодный пот.

– Почему же дойдет до худшего из худших? – пролепетал я. – Разве наши следы открыты?

– Нет.

– Тогда к чему же говорить таким образом?

– Это может случиться, один из наших старых врагов тут, на корабле.

– Один из старых врагов?

– Мэкензи.

– Не может быть!

– Бородатый господин, который взошел на пароход последним.

– Ты уверен?

– Уверен ли? Мне было досадно, что ты его не узнал.

Я в ужасе закрыл лицо платком. Теперь, припоминая старика, я уловил что-то знакомое в его походке и нечто слишком молодое для его кажущегося преклонного возраста. Его борода также казалась неубедительной, когда я мысленно представил его себе при свете внезапного откровения. Я глянул вверх, вниз, но старика нигде не было видно.

– Вот это и хуже всего, – продолжал Раффлс. – Я видел, как он входил в капитанскую каюту минут двадцать тому назад.

– Какая нелегкая его сюда принесла? – жалобно завопил я. – Неужели простое совпадение? Он разыскивает кого-нибудь?

Раффлс покачал головой.

– Едва ли в настоящую минуту.

– Так неужели ты думаешь, что он гнался за нами?

– Я боялся этого уже несколько недель.

– Чего же ты стоишь?

– А что же мне делать? Я вовсе не намерен пускаться вплавь, пока это не окажется неизбежным. Я начинаю жалеть, что не послушал твоего совета, Банни, и не сошел с корабля в Генуе. Впрочем, я ничуть не сомневаюсь, что Мэк сторожил все корабли и станции до самой последней минуты. Поэтому он и явился сюда так аккуратно.

Раффлс закурил папиросу, протягивая и мне портсигар, но я лишь нетерпеливо качнул головой.

– Все еще не понимаю, – проговорил я, – почему он следит за тобой? Не мог же он пуститься в путь ради сокровища, находившегося в полной сохранности. Как ты полагаешь?

– Просто он следит за мной с некоторого времени, вероятно, с тех пор, как в ноябре наш приятель Краушей проскочил у него между пальцев. Были еще другие указания. Я ведь не совсем врасплох застигнут. Но это, может быть, одни догадки. Однако, я ручаюсь, что он вернется с пустыми руками. Ручаюсь также, что ему не отыскать жемчужины! Хочешь ты знать мое мнение, милый мой, Банни? Мне известно, почему он попал сюда, так же хорошо, как если бы я сидел в самом мозгу шотландца. Знаю даже, что он предпримет. Он пронюхал, что я в отъезде, и начал разыскивать причину, узнал про фон Геймана и его посольство – вот и причина на лицо. Для него большая удача, что он накрывает меня среди новой игры. Но ему этого не удастся, Банни, попомни мое слово: он обыщет весь корабль и всех нас, когда откроется пропажа, но он будет искать понапрасну. А, вот шкипер манит ловеласа к себе в каюту: толстяк разъярится через каких-нибудь пять минуть!

Но пока еще не было ни ярости, ни суматохи, ни осмотра пассажиров, ни толков о происшедшем. Вместо суматохи царила зловещая тишина. Для меня было очевидно, что Раффлс немало встревожен ошибочностью своих предсказаний. Что-то зловещее чувствовалось в молчании при таком похищении. Это молчание длилось часами. Мэкензи не появлялся. В час завтрака он также отсутствовал, мало того, он побывал в нашей каюте! Я оставил книгу на койке Раффлса и, беря ее после завтрака, дотронулся до одеяла. Оно было еще теплым от недавнего прикосновения человеческого тела. По какому-то инстинкту я пролез к вентилятору, и когда отворил его, противоположный с шумом захлопнулся.

Я предостерег Раффлса.

– Отлично! Пускай себе ищет жемчужину.

– Ты кинул ее за борт?

– Подобный