означает власть и истину; Рог изобилия – это осень, радушие, а Лошадь…

− Путешествие и верность. – вставляет Эдмунд. Сьюзен удивленно косится на него, и мальчишка фыркает: − Простите, она все-таки была моей женой.

И тут уже он сам вскакивает с негромким вскриком. Алетиометр обжег и его. Потом Рабадаша, Сьюзен, Питера, и, напоследок – Люси.

Резкий порыв ветра едва ли не сбил Грейс с ног. Она схватилась за Эдмунда, которого поднимающийся ветер тоже пошатнул. Он все поднимался, срывая с платформы валяющиеся бумажки, пакеты. Этот ветер был каким-то тяжелым, он давил; Белла почувствовала, что задыхается. За левую руку – правой она держалась за Эдмунда – схватилась Люси. Они образовали цепочку из шести звений – Рабадаш, Сьюзен, Эдмунд, Белла, Люси и Питер.

− Это похоже на магию! – радостно воскликнула младшая Пэванси. Глаза на секунду застилает белый свет, а когда они вновь могут видеть, понимают, что каменные стены платформ, другие люди, гудки поездов исчезли. Двое Грейс и четыре Пэванси все еще держась за руки и тяжело дыша, очутились в лесу − да таком густом, что ветки деревьев кололись и не давали ступить шагу. Они протерли глаза и глубоко вздохнули.

− Ой, Питер! − воскликнула Люси. − Как ты думаешь, может быть мы вернулись назад в Нарнию?

Белла, не удерживаясь на шатающих ногах, оседает на землю, покрытую травой. Эдмунд крепко держит ее за руку.

========== Пару часов экзальтации ==========

Ищу бету, а пока ПБ мне в помощь

Pov Беллатриса/Элизабет

Наверное, наркоманы чувствуют себя так же, когда вводят в вену иглу. Дурманящие, захватывающее чувство удовольствие, возбуждения – тебя накрывает большой волной. Ты живешь этими секундами, они и есть твоя жизнь. Мир сосредотачивается на этих мгновениях.

Разница в том, что я не наркоманка. Я колдунья, но мои ощущения были такими же.

Экстаз. Возбуждение. Эйфория.

Не от наркотиков, а от магии. Она вновь начала течь по венам вместе с кровью, причем с такой силой, что я ощущала ее физически. Тепло. Словно жар во время болезни, магия нахлынула сначала на щёки, а затем на всё тело. Она разливалась в каждую клеточку, волной опускаясь всё ниже и ниже. Я поняла, что не дышу уже несколько секунд и почувствовала, как по горячему виску течёт капля пота. Пальцы вцепились в зеленую траву, но холодная земля – солнце не могло пробраться сквозь плотный «потолок» из листьев – не могла унять жар. Меня явно лихорадило, но именно эта болезнь была самой желанной.

Магия накрыла днём потоком, словно и вправду была водой. Я захлёбывалась в ней, боялась потеряться, но, тем не менее, страстно этого желала. Весь этот год – острое желание вновь почувствовать себя сильной, великой, всемогущей. Быть собой, осознать, что больше не являешься девочкой из Лондона, а вновь стала Королевой Элизабет Чарующей. И не просто Королевой: матерью старшего из принца и очаровательной принцессы, политиком, колдуньей, сестрой Короля и двух Королев, племянницей женщины, которую ненавидела.

Женой Короля Эдмунда, чьи пальцы сомкнулись на моем плече и чуть сжали, возвращая к реальности. Я подняла голову, смотрев не только вверх-тормашками, но еще и снизу. Глаза Эдмунда светились счастьем, он улыбался, и я не могла не улыбнуться в ответ.

− Все хорошо?

− Да.

С облегчением почувствовал, как жар, охвативший меня несколько минут назад, начал быстро растворяться в воздухе. Дышать становилось легче, я поднялась на ноги. Отряхнула школьную юбку и осмотрелась. Густой лес, деревья создавали сильную тень, сплетаясь ветвями вверху. Был явно день, но точно определить сложно из-за густой растительности.

− Белла? – позвал Питер. Я повернулась. – Мы вернулись… домой?

Слово «домой» ударило по ушам. Мне сейчас пришло в голову, что я не думаю о Лондоне как о доме. Прожила там почти всю жизнь, а не скучаю совсем.

− Дом — очень расплывчатое понятие, – я передёргиваю плечам и, до сих пор хватаясь за любезно подставленный мне локоть, встаю. Для меня домом было только одно место – рядом с Эдмундом, – Но, если принимать во внимание то, как страстно мы хотели сюда вернуться, то да – мы дома.

Рабадаш, немного раздраженно, закатил глаза, но ничего говорить не стал. Он тоже в Лондоне не прижился, как бы мы не старались ему помочь. Пламенная натура тархистанцы рвалась в родные края, но шанса вернуться уже не было. И что страшнее, обыденность Лондона тоже стирала его воспоминания, хотя я была уверена, что «коренного» жителя такое не проймет. Но ясно, что я ошиблась – спустя месяц Рабадаш подошел ко мне и спросил, как звали его отца.

− Ну, ладно, – Эдмунд рывком поднял меня, – Давайте попытаемся выйти на открытое место, если оно тут есть. Я ничего не вижу из-за этих чертовых деревьев.

С трудом, исколотые иголками и колючками, мы продирались сквозь чащу. А я внезапно подумала о том, сколько времени нас не было. Если прошел всего год, то возможно, что Анабесс, Мелестина и Перлита… живы? Все еще помнят родителей, которые их оставили не по собственному желанию? Правитель Тархистана все еще скорбит по сыну?

Нет.

Я взяла в руки алетиометр, и он показал суровый ответ, едва только дурой не назвал. Рабадаш покинул страну уже являясь взрослым, а у нас в мире не прошло и недели – чуть больше суток. А я легкомысленно надеюсь, что моя семья жива.

Нет.

Я так и остановилась. Эдмунд, который тащил меня за собой как на буксире, остановился тоже. Посмотрел на мое перекосившему лицо и обеспокоенно спросил:

− Что с тобой?

Питер, Сьюзен, Люси и Рабадаш остановились тоже, посмотрев на меня. Глаза заслезились, но времени для истерик не было. Смогла только сказать, глядя в лицо Питеру, который потерял столько же, сколько и я:

− Сотни лет прошло… Их нет.

Он задохнулся, словно я его ударила. Эдмунд откинул мою руку и отошел к близлежащему дереву, опираясь на него. Значение моих слов дошло до каждого. Люси всхлипнула, Сьюзен отвернулась. Рабадаш нахмурился, но его подавленный вид был красноречивее любых слов: он тоже жалел о том, что потерял.

− Что толку тут стоять и плакать? – грубо спросил он, – Давайте подумаем об этом потом, когда найдем другое место и решим, что нам делать.

Мысль об утерянном, волей-неволей, я смогла отложить в дальний ящик, абстрагироваться от нее. Успокаивающе сжала руку Эда, стараясь передать