жалуясь на свою несчастную долю. Слёзы радости брызнули из глаз Гены. Приближалась мама, и он, раскрыв полы тужурки, шепнул Виле:
— Полезай быстренько сюда и сиди тихо и мирно…
С тяжёлой сумкой в одной руке, да с мешком картошки, перекинутом через правое плечо, и конечно с Вилей за пазухой, Гена, всячески придерживая кота, с трудом продвигался к дому, но старался не отдыхать, чтобы быстрей добраться и освободиться от неприятной и приятной ноши.
И, как только переступили порог, Виля выскочил из-за пазухи, громко мяукнул и уставился хищными и хитрыми глазами на Хаю… или ей так показалось. После долгих препирательств и споров всё же было принято решение оставить кота в доме.
Правда, и Виля стал вести себя намного покладистей, перестал воевать с Хаей, да и она перестала его особенно донимать, и только очень её раздражало, когда она видела, что во время сна Гены огромный кот лежал на нём во всю длину своего немаленького тела, покоясь головой на груди друга, а хвост доходил почти до пальцев ног. Хая пыталась прогнать кота, но он яростно шипел в ответ, и она отступала. Виля буквально за месяц отъелся, шкура его опять лоснилась золотистым блеском, и соседские кошки вновь оглашали округу воплями любви к нашему коту.
Незаметно наступила следующая зима, и Гена, который готовился к службе в армии, по-прежнему много времени отдавал племяннику, и тот платил ему ответным чувством. И вновь неслись санки с уже подросшим годовалым Овсейкой, который заливался смехом, а рядом бежал Виля и смешно падал в сугробы. А иногда, когда Хая не могла подсмотреть, Гена запрягал Вилю в санки, и тот, как заправская лошадь или упряжная собака, бежал по дороге, и все прохожие удивлялись и смеялись. А как доставалось бедному Виле от цепких пальцев Овсея! Он буквально рвал шкуру коту, а тот только мурлыкал от удовольствия. И лишь иногда, если становилось уже совсем невмоготу, шипел и, бывало, не выдерживая, убегал в сторону. И тогда Овсейка звал: — Кися, Кися… Через год после рождения Овсея, весной Гену забрали в Морфлот на четыре года. Трудно передать, каким было прощание с Вилей. Безусловно, плакали все — и мама, и сестра, и Овсейка за компанию, но прощание Гены с Вилей было просто драматическим, он обнял своего друга и залил шкуру слезами, а кот только дрожал и жалобно-жалобно мяукал. — Хаинька, я умоляю тебя, не выгоняй его, он будет хороший, он обещал мне, ты увидишь… Хая плакала навзрыд, прощаясь со своим любимым братиком, которого в силу определённых обстоятельств, пока мама сидела в тюрьме, по сути вырастила сама и не дала ему пропасть на улице. Плакала, и торжественно обещала не выгонять Вилю, заботиться о нём и читать ему письма, где Гена будет спрашивать о своём любимце…
Глава 5
Подошла пора Хае рожать, и вот 24 января 1954 года на свет появился новый человечек. После выписки из роддома Хая в сопровождении всей семьи переступила порог дома, и положила новорождённого сыночка на кровать. И в этот момент с печки спрыгнул Виля и стремительно приблизился к завёрнутому в одеяло ребёнку. Хая в ужасе закричала, но Гена цыкнул на неё и, обратившись к другу, тихим голосом стал объяснять, что это маленький Овсейка, и он теперь будет жить вместе с нами. Виля обошёл вокруг, принюхался и вдруг разлёгся рядом, довольно мурлыча… И теперь, стоило только ребёнку заплакать, как Виля нёсся к люльке и яростно мяучил, призывая взрослых принять меры. А самый большой праздник наступил, когда Гена положил Овсейку, завёрнутого до носа в одеяло, на деревянные с ручкой санки и поехал кататься по улице. Тут Виля получил высшее наслаждение. Он бежал следом и, поскальзываясь, падал в снег, поднимался и опять бежал. Хатёнка почти не держала тепла, и, хоть в эту зиму и топили не в пример предыдущим, всё равно стылость почти не проходила. И Виля, как будто чувствуя, что малышу холодно, часто ложился в ноги ребёночку и грел его своим теплом. Трудно сказать, наступил ли мир в отношениях Хаи и Вили или просто молодой матери стало не до выяснения отношений с котом, потому что жизнь хлестала направо и налево, но это другая история.Незаметно наступила следующая зима, и Гена, который готовился к службе в армии, по-прежнему много времени отдавал племяннику, и тот платил ему ответным чувством. И вновь неслись санки с уже подросшим годовалым Овсейкой, который заливался смехом, а рядом бежал Виля и смешно падал в сугробы. А иногда, когда Хая не могла подсмотреть, Гена запрягал Вилю в санки, и тот, как заправская лошадь или упряжная собака, бежал по дороге, и все прохожие удивлялись и смеялись. А как доставалось бедному Виле от цепких пальцев Овсея! Он буквально рвал шкуру коту, а тот только мурлыкал от удовольствия. И лишь иногда, если становилось уже совсем невмоготу, шипел и, бывало, не выдерживая, убегал в сторону. И тогда Овсейка звал: — Кися, Кися… Через год после рождения Овсея, весной Гену забрали в Морфлот на четыре года. Трудно передать, каким было прощание с Вилей. Безусловно, плакали все — и мама, и сестра, и Овсейка за компанию, но прощание Гены с Вилей было просто драматическим, он обнял своего друга и залил шкуру слезами, а кот только дрожал и жалобно-жалобно мяукал. — Хаинька, я умоляю тебя, не выгоняй его, он будет хороший, он обещал мне, ты увидишь… Хая плакала навзрыд, прощаясь со своим любимым братиком, которого в силу определённых обстоятельств, пока мама сидела в тюрьме, по сути вырастила сама и не дала ему пропасть на улице. Плакала, и торжественно обещала не выгонять Вилю, заботиться о нём и читать ему письма, где Гена будет спрашивать о своём любимце…