прямо, с растрепанной, как у давно нестриженного старика, головой.

            Я прохожу мимо приземистой женщины с большим чемоданом на колесиках. Тот по-прежнему стоит на первой ступеньке, и она просто смотрит на него.

            Да, дерьмо случается. Зачем волочь сюда что-то таких размеров? Я должен надрываться и тащить его вверх по лестнице? Эти чемоданы всегда такие тяжелые, будто в них носят якорь или наковальню. Может, ты и в отпуске, но кому-то из нас нужно на работу, дорогуша.

            Толпа жаждущих попасть на Виктория Лайн южного направления не двигается, как и тогда, когда я проходил мимо них несколько минут назад. Они все еще жмутся друг к другу, опустив головы. Клин из людских тел тянется от одного края лестницы до другого. С той единственной разницей, что теперь они сжались еще плотнее, и чувство нервного нетерпения возросло до такой степени, что скоро кто-то начнет толкаться. Волосы у всех, стоящих сзади, выглядят так, будто им требуется хорошее мытье и расческа.

            Возможно, мне нужно было вернуться на платформу Бейкерлу Лайн восточного направления и пройти в самый дальний ее конец. Почему я не подумал об этом раньше? В дальнем конце платформы я смогу перейти на Виктория Лайн южного направления, а затем выйти на противоположном конце этой платформы.

            Я разворачиваюсь и вновь вхожу в темный туннель. К счастью, трех старых фигур, с которыми я столкнулся, нигде не видно. Хотя они все равно не узнали бы меня в темноте, если бы я проходил мимо. Но в середине туннеля я слышу возле самого пола голоса. Бормотание. Я сморю вниз и в тусклом свете вижу намек на группу тел, сбившихся в кучу и медленно двигающихся. Они жмутся к стене, стоя на четвереньках, и шарят вокруг, словно уронили что-то.

            На Бейкерлу Лайн тоже ничего не изменилось. Толпа пассажиров, стоящих у открытых дверей неподвижного поезда, не сдвинулась с места. А те в задней части платформы, кого я задел, проходя мимо, лишь бормочут, пошатываясь. Я вижу все те же равнодушные лица, глядящие из открытых дверей вагонов. Высокомерно, будто они являются членами высшего социального класса, потому что они находятся в поезде. Тогда как те, что на платформе, могут лишь смотреть на них завистливыми глазами. Никто в поезде не шевелился. Они совершенно неподвижны, но все-же в них есть что-то выжидательное, как у манекенов. Растрепанные пародии на людей в рабочей одежде, стоящие под пыльными желтыми лампами склада.

            Все скамьи в задней части платформы заняты теми, кто устал стоять. Некоторые прислонились к соседям, рты раскрыты, глаза пустые. Вскоре я уже перешагиваю через тех, кто, не найдя места на сиденьях, сел прямо на грязный плиточный пол. Мужчины в костюмах "двойках" сидят, вытянув ноги. Из-под брюк торчат носки, шнурки развязаны. У них очень тонкие лодыжки. Белые пальцы сжимают потертые портфели.

            Впереди я слышу монотонный бой какого-то барабана. Звук глухой и слабый, как у старого, дешевого и потрепанного инструмента из музыкальной комнаты нищей школы.

            Этот звук издает бродячий музыкант, стоящий у входа в туннель, соединяющий Бейкерлу Лайн с Виктория Лайн южного направления. Он, несомненно, мешает проходу.

            Музыкант пожилой и сутулится. На нем черное пальто, которое когда-то было под стать деловому костюму. Ступни обмотаны грязными бинтами, и он переступает с ноги на ногу, постукивая деревянным колышком в грязный тамбурин. Его руки напоминают замерзшего цыпленка с прозрачной кожей. Костяшки настолько распухшие, что я сомневаюсь, что он может делать что-то кроме бесполезного стука деревянной палочкой по барабану. Голова у него лилового цвета, как у безволосого детеныша млекопитающего, у основания черепа - венец белых прядей, свешивающихся через ворот пальто. Цвет кожи изменен, должно быть, из-за освещения или алкоголя. Перед его шаркающими, переступающими с места на место ногами стоит эмалированная кружка. Я заглядываю внутрь и вижу тусклую медь двухпенсовой монеты.

            Впереди меня, в соединительном туннеле дюжина или больше неопрятного вида людей. Все они, кажется, тоже ходят из стороны в сторону, но едва движутся вперед, будто увлеченные примитивным ритмом музыканта. Я попадаю в такой же ритмический рисунок шагов, а затем вырываюсь из него с отвращением.

            Я направляюсь к концу туннеля и ускоряюсь, едва не переходя на бег, в сторону Виктория Лайн. Стук барабана преследует меня.

            Под аркой платформы Виктория Лайн на пол резко падает фигура. Похоже, у женщины случился обморок. Мне мало что видно кроме пятнистой от старости и трясущейся руки. Кажется, что тело у нее дрожит, или она плачет? У меня нет времени останавливаться и проверять. В любом случае, над ней уже склонились двое людей, поэтому за ней присмотрят. Но когда я проношусь мимо, они издают воркующие звуки, какие обычно издают люди при кормлении домашних животных.

            "Уважаемые пассажиры! Просьба оставаться за желтой линией."

            Платформа Виктория Лайн южного направления в этом конце тоже забита пассажирами. Все повернули головы влево и всматриваются в туннель, из которого должен появиться поезд. Рты у них разинуты, и в них так же темно, как в туннеле, в который они смотрят. Должно быть, они надеются разглядеть дальние огни поезда. Жаждут почувствовать своими неулыбчивыми лицами тот внезапный неестественный порыв ветра, услышать далекий визг рельс и потрескивание статики под ногами.

            Находиться такому количеству людей на платформе небезопасно. Когда я протискиваюсь вдоль задней части платформы, я чувствую, как с переднего края некоторые фигуры падают на пути. Но похоже, это иллюзия, поскольку я не слышу, как они приземляются на гравий и рельсы, и никто даже не машет руками.

            Все, должно быть, вымотаны ожиданием, потому что по всей длине платформы никто не разговаривает. В отчаянии я поднимаю глаза на информационное табло. Оно выглядит так, будто ему требуется хорошая чистка, потому что янтарные буквы и цифры почти не читаются под слоем пыли. Наконец, я разбираю надпись: "ВСЕ СТАНЦИИ ДО БРИКСТОНА - 1 МИН."

            Я жду гораздо больше минуты, повернув голову влево, как и все остальные, и уставившись в черный зев пустого туннеля. Жду так долго, что шея у меня начинает болеть. Кто-то на платформе падает в обморок, потому что я слышу звук, будто мешок, набитый палками, со стуком валится на пол. Следует кратковременная возня, будто упавший тянет за собой на пол как минимум трех людей.

            Глаза у