двигаться по жаре.

Во главе колонны Изяслав вез прапор. Небольшой черный флаг с двумя хвостами показывал, что едет не просто боярин со свитой, а охотничья команда Особого приказа. Все пятеро двигались молча. Умов размышлял о вчерашнем деле: перед его глазами стояли таблицы, хроники и серебряная пыль, надежно запечатанная в пороховнице. Стремительная фигура Костлявого и его оскаленная морда уже ни капли не занимала его разум; голова чудовища и несколько полос его кожи покоились в седельном мешке. Конь время от времени фыркал — слабый запах демона беспокоил его гораздо сильнее, чем Ивана. Умов прикидывал, кто мог призвать тварь и что ему покажет анализ пробы. Он почти не смотрел по сторонам; его не волновали ни виды природы, ни люди, которых они изредка встречали по дороге.

Только когда перед ними появилась Имия, Иван отвлекся и поднял взгляд на широкую реку. Там, на другом берегу начиналась Степь, зелено-золотое море, почти не тронутое человеком; то самое место, где кончилось детство Умова. Где-то там, на другой стороне, сейчас стоят заставы и рыщут конные разъезды. Для них Имия — это просто Река, а степь — не фантастически красивая равнина, а поле долгой войны.

Демоноборцы постояли минуту и двинулись вдоль Имии — главного водного пути страны и нынешней границы. В Рутении, где каждую весну и осень сухопутные дороги превращаются в непролазную грязь, река становится настоящим спасением. Полтораста лет назад Имия целиком лежала в рутенийских границах. Тогда по ней и ее притокам можно было почти безопасно пройти от столицы до самого Малого Тетиса. На другом берегу моря, у пролива Морские Ворота, стояла Аклоната, названная царицей городов мира. Сейчас путь между двух столиц был почти позабыт, царь-город превратился в бледную тень былого великолепия, а через сто верст вниз по течению начиналась земля, на которой царь уже не мог распоряжаться.

Умов не просто изучал историю — он ее любил. Дела минувших дней вдохновляли его; предкам было трудно, но они справлялись. Задачи, с которыми он сталкивался сейчас, уже пытались решить раньше, и он знал, к чему это приводило.

Он считал, что судьбу нынешней Рутении определили три события. Первым было вторжение из-за Имии. Из Великой Степи пришли верлы, о которых раньше доходили лишь туманные слухи. Десятки тысяч воинов хлынули на рутенийскую равнину, и все прошлые набеги степняков показались свечкой против полуденного солнца. Княжества погибали одно за другим; через два года, когда верлы двинулись дальше на запад, почти вся Рутения лежала в прахе и пепле.

Так умерла древняя Рутения. Так те, кто в ней жил, познали страх. Но своим отчаянным сопротивлением они смогли удержать хотя бы часть свободы. Когда верлы вернулись в низовья Имии, они обложили княжества данью. Ханы решили, что выметенные подчистую земли, люди на которых готовы драться до последнего, не стоили затрат на их окончательное покорение.

Шла долгая ночь новых бессчетных княжеских междуусобиц. Ливы продвигались на восток, покоряя новые княжества. Верлы слабели, но все еще оставались грозной силой. На два века жители рутенийской равнины были почти забыты. Тогда, на исходе второго века и произошло второе и главное событие, повернувшее рутенийскую судьбу.

Всеволод был вторым сыном великого князя. Отец его, хоть и собрал под руку несколько княжеств, оставался вассалом хана. Он родился колдуном и учился в Аклонате. Но его старший брат погиб, и молодой волшебник оказался наследником. Когда он садился на трон, в ста верстах от его столицы стояли ливы. Верлы требовали дань. Младшие братья и остальные рутенийские князья оспаривали его власть.

Сорок лет правил Всеволод, князь-чародей. Все, что накопили его предки, он использовал наилучшим образом. Казалось, что он знал все и все предвидел. Ливы отброшены далеко на запад. Верлы разбиты, и их мурзы потянулись на службу великого князя. Он создал свод законов и крепости магов, в которых учили не хуже, чем в Аклонате. В глухом углу мира, на земле, открытой всем нашествиям, родилась империя, и криком новорожденного государства стал рев боевого рога.

В глубокой старости Всеволод не просто единолично правил выросшей в пять раз страной. Он навсегда изменил свой народ. Разрозненные княжества превратились в монолит, не знавший отдыха от войны. Тот, кто был в молодости великим князем, после смерти стал небесным кесарем. История смешалась с верой. Так родилась новая Рутения. Так те, кто познал страх, сами стали страхом.

С вознесения небесного кесаря прошло полтора века, когда Прорыв — третье судьбоносное событие — сотряс весь мир, не выбирая жертв. Рутения устояла перед лавиной нечисти и провалами в Нижний мир. Потеряла множество людей, часть земли, но выжила, хотя и ослабела. Те, кто стали страхом, очень хорошо умели драться за жизнь.

Долгая охота идет сто сорок лет, и конца ее не видно. Год за годом они выслеживают тварей и провалы в иной, чуждый мир. Раз за разом находятся безумцы, готовые связаться с нечистью. Возможно, лет сто назад кто-то из глубоких стариков смог бы вспомнить юность, в которой было больше порядка и гораздо меньше нечисти. Но среди ныне живущих на равнине Рутении людей не было такого, кто не застал Особого приказа и команд демоноборцев. Умов был сыном своей эпохи, с другими масштабами, другими мыслями, куда более приземленными, чем в прошлом. Старые времена не застали ни его отец, ни его дед.

Умов даже не задавался вопросом: «Когда кончится Долгая охота?». Когда-нибудь должна кончиться. Те, древние, тоже не знали, сколько продержится иноземное владычество. Они трудились, боролись, шаг за шагом шли к цели, которую далеко не все могли увидеть и понять. И все же иногда он пытался представить, какой будет жизнь после. Пытался — и у него не получалось. Он был уверен только в том, что война с нечистью закончится победой, но произойдет это очень нескоро. Даже если ему доведется дожить до старости, до конца войны будет еще долго.

От мрачных размышлений его отвлек вид деревянных стен города.

— Вот и Камень-на-Имии, — довольно произнес Изяслав. — Главный местный город, речной порт, крепость, и прочая, и прочая, и прочая.

— А почему камень? — недоуменно спросил Богдан, обращаясь к Лютому. — Он же деревянный.

— Детинец каменный, — пояснил Лютый.

— Нет, — покачал головой Умов. — Тут есть большая скала у берега, ее просто не видно с этого места. Отсюда и название. Но детинец, и правда, каменный.

Иван поглядел вдаль. С невысокого холмика был виден посад, за которым возвышалась деревянная стена. Камень-на-Имии возник и развивался так же, как и любой другой рутенийский город, стоящий в