Друзья

ОТ ПЕРЕВОДЧИКА

Известный современный венгерский прозаик и кинодраматург Андраш Беркеши хорошо знаком советским читателям и кинозрителям. Пожалуй, кинозрителям — значительно больше, ибо на экранах нашей страны не один год демонстрировался ставший весьма популярным венгерский детектив «Перстень с русалкой». Автором сценария этого фильма был Андраш Беркеши. Затем пришла популярность и к его литературным произведениям, посвященным сегодняшнему дню Венгрии. Среди последних по времени книг, пришедших (и приходящих) к советскому читателю, два романа Андраша Беркеши. Первый из них — «Рыбы большие и малые» — затрагивает острые проблемы внутриармейской жизни в Венгерской народной армии. Роман этот вышел в свет в Воениздате и привлек к себе внимание специалистов в военном деле, а также широкие читательские круги. Второй роман — «Друзья» — вы сейчас прочитаете. Не станем делать преждевременных выводов — авторская позиция определена и подчеркнута, симпатии и антипатии Беркеши тайной для читателя не останутся. Скажем лишь одно: роман расскажет вам о Венгрии больше, чем многие статьи, очерки, справочники, и расскажет увлекательно, порою интригующе — ведь слава мастера детектива не рождается на пустом месте, а школа детектива помогает писателю и в психологической прозе. Хочется верить, что читатель продолжит знакомство с Беркеши и вообще с современной венгерской литературой.

СЕРГЕЙ ВОЛЬСКИЙ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

В феврале тысяча девятьсот тридцать шестого года суд приговорил отца Миклоша Залы к трем годам лишения свободы за антиправительственную деятельность. Вторая судебная инстанция оставила приговор в силе, после чего он обжалованию не подлежал. На другой же день отца мальчика отправили в сегедскую тюрьму «Чиллаг».

Той зимой Миклош Зала ходил в четвертый класс начальной школы в Бодайке. На последней парте у окна он сидел один. Соседа у него не было. В Бодайке не любили ни коммунистов, ни их детей, и родители потребовали, чтобы учитель Богар не сажал их отпрысков рядом с Миклошем Залой. В Бодайке помнили, как отец мальчика восемнадцатилетним вступил в Красную армию, принимал участие в боях в Северной Венгрии, а потом стал красным охранником^[1]. Все знали, что он беспощадно преследовал контрреволюционеров, готовивших мятеж в области. А когда Венгерская Советская республика все-таки пала, он был арестован и после жестоких пыток предстал перед судом. Выйдя через четыре года из тюрьмы, Зала в мае двадцать третьего женился на Розалии Чутораш и переселился к ней — в домик на склоне горы Рокаш, где она жила с матерью. Ее отец Балинт Чутораш пал смертью храбрых под Ишонзо, и вдова наследовала кузницу, которую Зала рассчитывал теперь переписать на свое имя. Оставалось только сдать экзамен на кузнеца и получить патент. Однако планам этим не довелось сбыться из-за политической неблагонадежности Залы; и пришлось ему работать в кузнице подручным, ведь селу все-таки нужны были рабочие руки. И хотя Зала в свое время выучился на слесаря, но знал толк и в кузнечном деле, и в машинах разбирался — мог починить, если надо. Вскоре его уже знали в селе как мастера на все руки. Правда, многому он еще получился у старого Якоба Гольдшмита, бывшего когда-то подмастерьем у Балинта Чутораша. Старик слыл настоящим кудесником. Подсвечники, украшенные чеканкой, резные замки, дверные ручки, кронштейны, железные ворота, разнообразные ограды — все, что сходило с его наковальни, было истинным произведением кузнечного искусства.

Зала родился в окрестностях Зирца, в господской усадьбе, где прислуживали его родители. Были они людьми богобоязненными, в особенности мать, урожденная Борбала Сюле, которую в усадьбе почитали прямо-таки за святую. Говорили, что само небо внемлет ее молитвам. Поглаживанием руки она успокаивала боль, знала целебные свойства трав и цветов, по линиям на ладони могла увидеть прошлое и предсказать будущее. Ее муж Матэ Зала, узнав, что сын стал красноармейцем, запил с горя и вскорости умер. Вдова прокляла сына, а поскольку он не венчался в церкви, внука своего считала незаконнорожденным и видеть даже не желала. Через три месяца после его появления на свет, в июне двадцать шестого, она скончалась от воспаления легких.

Обо всем этом Миклош узнал много лет спустя, когда уже ходил в школу, однако странное поведение деда и бабки и их безвременная кончина не произвели на подростка особого впечатления. Он чувствовал себя вполне счастливым в доме на склоне горы Рокаш, где жил с родителями и бабушкой Чутораш. Дом был красивый: черепичная крыша, веранда, жалюзи на окнах светлицы, выходивших на широкую мощеную улицу Хомокош; окна кухни и двух других комнат смотрели на просторный двор с кузницей, стены которой были увиты плющом, и на цветущий сад. Посреди двора росло кряжистое ореховое дерево, под ним стояли дубовый стол, скамья и несколько стульев, а оттуда сквозь живую изгородь повилики хорошо просматривались хлев, амбар и прочие хозяйственные постройки.

Безмятежная жизнь Миклоша продолжалась до шестилетнего возраста, пока не явились однажды жандармы — забрать отца. Они надели на него наручники и, избив, поволокли со двора. Отец при этом не проронил ни звука, даже не стонал, только как-то странно улыбался, глядя на жандармов. В ту минуту Миклош понял: и улыбкой можно выразить ненависть. Но сам-то он ревмя ревел. Ему было жаль отца, он пытался даже кинуться на жандармов с кулаками, но дядюшка Якоб сгреб его в охапку и отнес в кузницу. При этом на ломаном венгерском языке пробурчал что-то насчет праздника, который будет, мол, и на нашей улице, и тогда придет срок рассчитаться с жандармами… Через год отец вернулся. Он сильно исхудал, осунулся, лицо стало болезненно-бледным, некогда густые каштановые волосы поредели и поседели, а возле рта с обеих сторон пролегли глубокие морщины. Довольно равнодушно он выслушал новость: оказывается, власти под каким-то смехотворным предлогом отобрали у вдовы Балинта Чутораша патент и старуха была вынуждена продать кузницу Дежё Коллеру, который оставил работать в ней дядюшку Якоба, но принять обратно Михая Залу отказался. Он сказал:

— Послушай, Михай, к твоему сведению, я никогда не был ни белым, ни красным. Ты в свое время меня не