во-вторых, можно и с хозяином моста встретиться.

Пришлось ухажеру новые дороги искать, бить башмаками новые тропки в степи ковыльной. В местных реках куда не плюнь — везде брод, да дно нетвердое и ноги мочить не хочется.

Оттого юноша пару деревьев у реки срубил. Тени, конечно, поменьше стало, зато новые мостки над водой образовались.

А паре молодых людей что надо? Вдоль реки погулять, комаров покормить — романтика ведь. На самый высокий холм забраться надо, чтоб степью полюбоваться? Как же без этого! А на море сходить? Ну как же можно возле моря жить и не ходить купаться?

И кроме того еще мест разных приятных не меньше тысячи: сады яблочные и вишневые — каждый в свою пору, поле с маковым цветом…

Или вот лес густой, с деревьями такими высокими, что в проплывающих над ними облаках оставались борозды.

В лесу тек ручей, который так и просил, чтоб в него бросили монетку. И ведь бросали же… Кто с моста, кто к самой воде спускался.

Был один — так у того и мелочи не было — только копейку на удачу носил. Да и тот не удержался, бросил в воду. И удача на него не обиделась, не отвернулась…

Ручей был неглубокий, вода в нем чистая и с моста казалось, что его дно из серебра. На самом деле оно легированной сталью, из которой ноне монетки штампуют. Дети бы вытащили мелочь, да только вода в ручье очень холодная — кусается прямо. Только пару лет назад, во время ужасной летней жары пересох ручей. Ну, тогда, конечно, его и почистили…

Оставим поля и леса влюбленным и по сторонам посмотрим. Вытоптала наша парочка в степи тропки. И по ним уже другие гуляют. Да не только влюбленным новые дороги по вкусу пришлись: стали по ним сватов засылать, ездить к куму на яблочный Спас чайку с медком попить.

Дальше — больше. Стали дорожки мостить, расширять, чтобы разъехаться можно. У перекрестков люд торговый осел: продают снедь да новости. Затем поставили светофоры, трамвай пустили, привезли изобретение заморского тролля. Оно так и называется: троллейбус.

И не стало больше хуторков, а превратились они в районы одного целого, имя которому город…

А вы говорите: указ…

Да ну…

Шкипер

Когда-то он водил парусные корабли по разным морям и эпохам. Его слово было законом для капитанов.

Он проводил на карте линию, парусник следовал ей будто собака на цепочке.

И как бы не бушевал ветер, с какой стороны бы не дул — паруса корабля были полны. Парусники летели птицей — перепрыгивая мели, обманывая течения и приливы.

Его называли Шкипером.

Шкипером он был лучшим, из-за чего в один день оказался единственным. Он любил море, любил ветер, любил натянутые как жилы канаты, но жутко боялся полного штиля.

А еще ему приходилось быть канониром, драться на кривых корсарских саблях. Одно время он был капитаном. Но недолго.

Он возвращался к своим картам и прокладывал новый курс — для своего корабля и других шхун. По морям, кои известны только по слухам, по рекам, впадающим в небеса.

Так продолжалось века. Никто не напоминал о его возрасте, он забывал стареть и оставался молодым. Календари он презирал, доверяя лишь хронометру и астролябии.

В ту ночь, когда парусный флот был при смерти, он взял у капитана расчет, спустил на воду ялик, поставил маленький парус и отбыл в направлении неизвестном для себя и других.

Он впервые плыл по воле волн и ветра, иногда сверяясь по картам, которые развевались в его руках будто флаг.

Плыл узкими проливами, по морям разного цвета, под неуверенными ветрами, неизвестными доселе звездами. Затем поднялся вверх по течению одной реки. Плыл, пока дно ялика не стало загребать ил.

Там он свернул парус и вытащил лодку на берег.

Не успел он как следует устроиться, почистить днище лодки, как затянуло реку камышом. Назад пути не было.

Шкипер обменял у тролля пиастры на рубли, обзавелся костюмом. Из кожи убитого когда-то крокодила сшил портфель, стал ходить на службу.

Его часто можно увидеть в городе — невысокий мужчина, скорей полный, одет в простенький костюмчик, в руках — неизменный портфель. И только выдает его лицо загорелое, обветренное, да еще борода как у капера.

Только если он на сушу выбрался — совсем не значит, что шкипер изменился. Он и ялик почистил, просмолил — в путь можно отправиться, когда вода в реке прибавится. И сабля у него остра, и в портфеле, в тайном карманчике, на всякий случай лежит дюжина карт, в том числе, пару с Островами Сокровищ.

А еще он иногда чудит: путает перекрестки улиц и эпох. Спрашивает: как проехать к Бастилии, мол, приятелю надо весточку передать. Или осведомиться у прохожего: а далеко ли до Реформации? А еще как-то из трамвайного парка угнал трамвай, пытался уехать на нем то ли в Стамбул, то ли в Константинополь, но прокатился пару раз по кольцу, разбудил окрестных собак, раздумал и поставил трамвай на место.

Никто даже ничего и не заметил…

Ветераны

Он сам не знал, сколько ему лет.

Казалось, что он и время родились вместе. В дни его детства время было совсем молодым и не все вещи — названы. А те имена, что выдумали — короткими. И когда пришел его черед назваться, хватило всего четырех букв: эльф.

Чуть моложе его был лук: тяжелый, в две трети его роста. Они так и блуждали миром вместе.

Эльф не помнил, когда и откуда пришли люди. Такие похожие на него, но такие суетливые и непоседливые. Отчего-то он полюбил их, хотя не всегда пользовался взаимностью. Эльф понимал: они слишком скоротечны. Но в том было их достоинство — они жили молниеносно, пытаясь все понять, постичь, свершить. У них не было вечности, и оттого иной человек свершал больше чем целая дюжина эльфов, живущих долго, слишком долго…

И эльф был с ними рядом, дрался рядом с ними у Марафона, на стенах Карфагена, у Канн.

Как-то незаметно из этого мира ушли подобные ему. И эльф остался один — чужак в чужой стране. Он жил на свалке, через реку от небольшого базара. Чтобы не быть узнанным, отпустил длинные волосы, которые скрывали заостренные уши. За долгие годы научился улыбаться, не открывая рта: чуть печально, краешками губ. Да и говорил он тихо — как и у всех эльфов, у него не было клыков. В обществе людей он стеснялся этого.

Теплыми вечерами он лежал на траве, пересчитывал звезды — все ли на месте? Нет, не все: одна погасла, две зажглось. О, нет, определенно этот мир слишком юн, чтобы куда-то спешить… Вот еще одна зажглась. Ах, нет — это фейерверк. Опять гуляют в парке…

Иногда он тихо смеялся, перебирая в уме свою библиотеку, состоящую из книг великих, но никогда не написанных:

«Коран-2: Возвращение Магомета».

«Библия для детей» с