========== Часть 1 ==========

1.

Подарок, завёрнутый в грубую серо-коричневую бумагу, неудобно давил под мышкой и оттягивал руку.

Баки шагал, насвистывая под нос, со своей вечерней подработки, то и дело беспричинно улыбаясь, едва успевая вовремя перепрыгивать через лужи.

Ночью был дождь. Шумный, стеной, он обрушился на Бруклин, да что там, на весь Нью-Йорк, на весь мир, и смыл его начисто. По крайней мере, так ему в тот момент казалось - пока он вглядывался в ослепшие, затянутые ливневыми бельмами окна в маленькой комнатке своих сестёр. Младшие уже спали, как и родители. В небольшой гостиной, она же служила семейству Барнсов столовой, и спальней - Баки, окна выходили внутрь небольшого, застроенного низкими сарайчиками двора, и из них ни черта не было видно, только темноту. Окна комнаты малышни выходили на другую сторону дома, и там, за дорогой, был пустырь и небольшой сквер. Но ночью неистово шумел ливень, и за окном не было ничего, кроме серой завесы частых крупных капель. Баки сидел на узком подоконнике, привычно балансируя половиной тела, мял в кармане высоких шерстяных штанов пачку сигарет. Трофей. Такую пачку при желании можно было несколько месяцев курить. Он так и делал, всё не мог бросить. Подкуривал, затягивался пару раз и экономно тушил, прятал сигарету обратно. Ему надолго хватало. В этот вечер, глядя за ослепшее стекло, курить хотелось страшно. А возможности не было. Но наличие примятой шуршащей пачки в кармане штанов всё равно успокаивало.

Он сидел и думал о том, что, может, Стив сейчас так же сидит и смотрит в окно на ливень. Нет, он был уверен в этом, точно сидит. При этих мыслях на лицо Баки всегда приходила загадочная, блуждающая улыбка. Он бы сам очень удивился, если бы увидел её. Но он не видел. Он сидел и смотрел на ливень, который смывал весь окружающий мир в Тартар. И думал о друге. О том, что завтра будет особенный день. И о том, что он успел доделать свой подарок. Это будет фурор, Стив так давно мечтал.

И вот Баки шёл, перескакивая через лужи и крепче прижимая к себе неудобный свёрток с острыми краями. И лицо его то и дело светилось неосознанной лукавой улыбкой.

2.

Вокруг стояло палящее, дурманящее тёплыми ночами и невозможно солнечными днями лето. Лето дышало жаром в распахнутые окна, преследовало вечной жаждой и желанием выкупаться хотя бы в ближайшей бочке под стоком с набранной дождевой водой. Лето светилось, бликовало солнечными лучами в стёклах оконных рам, в глади луж, разлеталось рябью на несильных волнах залива; лето рассыпало по носу и щекам Стива заметные веснушки, похожие на брызги некрепкого чая, а глаза делало нереально, небесно-голубыми. Лето было сладким, радовало ранними, почти выспевшими яблоками в чужих дворах, в которые порой забирался Баки. Оно хрустело на зубах и разбрызгивалось кисло-сладким соком по щекам Стива, текло по губам, и Баки, мучительно прикусывая кончик своего языка и ощущая, как рот вмиг наполняется слюной, в который раз отводил взгляд. Загнанно и торопливо, сам не понимая, отчего так происходит. Лето плескалось волнами о причалы в доках, звенело и стонало заунывными криками чаек, лето пахло рыбой и звучало долгими, призывными гудками рыбацких баркасов. Лето пахло солёной горечью простыней в доме Стива напротив, когда Баки по выходным оставался на ночь, и они до двенадцати разговаривали, смеялись тихонько, читали друг другу вслух, или же Стив просто рисовал, а Баки делал вид, что читает, и никогда за всё то время не мог прочесть ни строчки - смотрел, таясь, на Стива, на острые розовые пятки на поднятых кверху ногах и тонкие запястья, словно у фарфоровой куклы. Порой Баки казалось, что они просвечивают на свет точно так же, как дорогущий азиатский чайный фарфор в витрине большого магазина на перекрёстке. Он подглядывал, прикрываясь книгой, и внутри него, где-то в той дурацкой точке, где лёгкие должны прикрепляться к диафрагме, приторно и тягуче ныло от этой невинной игры. Поэтому всегда, когда Стив спрашивал, чего интересного он вычитал, Баки отвечал одинаково - сам почитай. И широко, игриво улыбался. Стив в ответ хмыкал и никогда не показывал те свои рисунки. А по утрам в воскресенье Баки зарывался носом в остывающую, ещё влажноватую простынь, где совсем недавно, рядом, - протяни руку и дотронься, - спал Стив. Вдыхал медленно, блаженно закрыв глаза, задерживал в лёгких воздух вместе с вездесущей пылью, выдыхал неохотно. Купался в знакомом до мельчайших нюансов аромате и, мучительно краснея, чувствовал, как пах наливается знакомой каменной тяжестью. Жаром, из-за которого его тело выкидывало кое-что интересное, и Баки с некоторых пор отлично знал, что с этим фокусом делать, чтобы стало очень хорошо. И никогда не делал этого по утрам в воскресенье, в квартире Стива. Потому что Стив уже громко фыркал, умываясь, в своей маленькой ванной комнате, а миссис Роджерс весело гремела посудой на кухне, уже принимаясь за завтрак для них. Баки нравилось чувствовать, как томится, печёт, как ломит по всему телу, как хочется чего-то невыразимого, чего-то такого, чему в его голове и названия ещё не было.

Они со Стивом были друзьями столько, сколько он себя помнит. И если начистоту, без Стива он себя не помнит вообще. Нет, конечно, в его жизни хватало других людей, помимо семьи. Была ещё и учёба, и различные вечерние подработки, белозубо улыбающиеся девчонки в ярких платьях с летящими пышными юбками и другие парни, с которыми иногда весело идти в сторону дома и горланить новую, ставшую модной совсем недавно мелодию с танцев. Они были, и при этом был Стив. И в голове Баки - в сердце Баки? - это никак не смешивалось.

Вокруг стояло их жаркое семнадцатое лето, и оно сводило Баки с ума.

3.

Он дошёл до их улицы, которую они со Стивом ещё в детстве назвали Улицей Натянутых Бельевых Верёвок. Дома стояли близко, и верёвки, как снасти парусного фрегата, путано перекидывались от окна к окну; на них постоянно что-то висело, и было очень забавно наблюдать, как суетятся и нервничают миссис Фокс и миссис Бауэр, когда начинается дождь, и сохнущее бельё надо срочно убрать с улицы.

Баки поднялся по скрипнувшей в двух давно изученных местах лестнице и постучал. Миссис Роджерс открыла почти сразу. Худенькая, невысокая, с всегда безупречной причёской. Ухоженная и тонкокостная, ирландка до самого кончика носа. Как она выдерживала, несла на своих узких плечах ночные смены в местном госпитале, Баки знать не знал.

Она нахмурилась, сдвинула брови. Вздохнула печально