дружкам этого мальчонку и того хорошего парня, который сказал ему когда-то: «Так и мы не в гости к бабушке». Нет, до такого свинства Матвей еще не опустился!
Но, напившись, стал он расспрашивать Шубина, что это за мальчонка тут вертелся, Лешкой зовут, как он тут, где живет, все ли хорошо у него.
— Какой Лешка, немого, что ли? — Шубин покосился на него, разрезая пирог с капустой.
— Ну, может, и немого.
— А ты откуда его знаешь? — опять покосился Шубин.
— Да я и не знаю! Но уж больно мальчонка хороший, — Матвей вспомнил тут своих детей и как покорно тогда шел Лешка по лесам, хотя видно было, что еле передвигает ноги. — Тихий мальчонка… Люблю…
Матвей засопел, опустил голову на руки. Шубин смотрел на него.
— Оба душевные, — сказал вдруг Матвей, — тот-то, Серега, ты не думай, он хороший, душевный и ничего такого, ни-ни… Свои люди. И мы, говорит, не в гости к бабушке… А? Митяй, а ведь жизнь у нас паскудная… Сволочи мы.
— Ладно, не лайся. — Шубин подвинулся к нему. — Они душевные, точно. Давно их знаешь?
Матвей смотрел на него с ненавистью. Сказал, погрозив пальцем:
— Не знаю я их и знать никогда не знал! Понял, Митяй? Ты смотри…
Матвей выпил еще и вылез из-за стола.
Он проснулся рано, как всегда с перепоя. Голова гудела. Вышел в сени, припал к жбану с рассолом и долго пил. Потом пошел на крыльцо.
Все было бело! Тонкий чистый снег лег за ночь и покрыл деревню, поля. Рассвет только занимался, было тихо и призрачно светло. Через двор к калитке чернел одинокий след.
И тут память стала возвращаться к Матвею.
Вспомнил он Лешкины глаза, Шубина, громко дышавшего ему в ухо, разговор… Он вошел в избу. Заспанная хозяйка возилась у печки.
— Митяй где? — спросил Матвей.
— Подался куда-то спозаранок. А чего тебе?
— Куда ж это он мог?.. — Матвей лихорадочно пригладил волосы, тоскливо огляделся.
— Куда… — ворчала хозяйка, — у него служба, не то что у вас, забулдыг несчастных!
Матвей прошел в горницу, сел на кровать. Потом снова вышел.
— Слышь-ка, а где тут мальчонка живет, Лешка? Ну, с немым он… Далеко?
— A-а, эти… У ветеринара стоят. Седьмой дом по этой стороне. А на что тебе?
— Да там… — Матвей сдернул с гвоздя свое пальтецо, — с ветеринаром надо потолковать.
Он быстро шел по пустой еще улице, по хрустящему, остро и чисто пахнущему снегу и думал, как сейчас он поднимет их сонных, заставит одеться, спасая, выведет огородами и поведет прочь отсюда, белыми лесами, по крутым гривам и сквозным борам, поведет к своей прежней, честной и боевой жизни. Скорей, скорей, еще не поздно!
Но тут из-за избы справа вышли наперерез ему черные фигуры. Они спускались с горы, от школы, торопливо семенили, скользя на снегу.
— А-а! — громко, на всю деревню, крикнул Шубин.
Матвей перебросил себя через плетень и побежал мимо дома, по огороду, спотыкаясь о торчащие из снега капустные кочерыжки, опять через плетень — и дальше, по белому полю.
— Обожди, обожди, не надо!.. — Шубин отталкивал немецкого солдата, подбежавшего к плетню и поднявшего автомат.
— Дай-ка я, я по-простому, зачем шум… — бормотал он, укладывая карабин на плетень и вжимая приклад в плечо.
Черная фигура бежала через белое поле по прямой, не виляя. «Э, дурак…» — подумал Шубин, накрывая фигурку кольцом намушника.